Война (СИ)

Произнеся заготовленную речь, я с тревогой оглядывал зал. Несмотря на оживление и праздничный блеск, чувствовалось какое-то напряжение. Казалось, все присутствующие скрывают нетерпеливое ожидание чего-то важного. Поманив обер-церемониймейстера, я вполголоса поинтересовался:

— Князь Владимир Алексеевич Громов прибыл?

Тот мучительно покраснел, отвёл глаза и промямлил:

— Никак нет, Ваше Величество… Боюсь…

Я нетерпеливо поторопил его, чувствуя подвох:

— Говори уже, в чем дело!

Тот собрался с духом и выпалил:

— Князь передал с нарочным записку…

— Где она?!

Обер-церемониймейстер зачастил, чувствуя, что гнев охватывает меня:

— Дело в том, что посланник князя передал мне письмо в присутствии Великой княжны, Елизаветы Александровны. Она его забрала, прочитала и сказала, что сама вам всё передаст…

В этот момент на его лице отразилось огромное облегчение:

— Вот и она, Ваше Величество! Позвольте мне… Мне ещё нужно…

— Хорошо, свободен.

Я внимательно следил за тем, как ко мне пробирается сестра, рассыпая ослепительные улыбки и отвечая на многочисленные приветствия. И только мне было видно, что за её напускной любезностью кроется напряжение. Что же такого написал Громов?!

Наконец, она добралась до меня и рухнула в кресло, энергично обмахиваясь веером, украшенным изображениями ярких диковинных птиц. Это был подарок Анны, привезённый из Японии, служивший предметом зависти многих придворных дам.

— О-ох, как я отвыкла от таких мероприятий! Как это утомительно…

— Лиза, не надо долгих вступлений! Что передал Громов? Где письмо?

Я требовательно протянул руку. Она стремительно побледнела, громко щелкнула веером, сложив его, и оглянулась вокруг. Убедившись, что никто не вслушивается в нашу беседу, она умоляющим тоном зашептала:

— Алёша, только не гневайся, я уверена, что это какое-то нелепое недоразумение! Я совершенно не понимаю, почему он так написал, но должна, слышишь, должна быть причина! Веская причина!

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак, я медленно вздохнул, считая про себя до десяти… Потом немного расслабился и прошипел, глядя в широко распахнутые глаза Лизы:

— Письмо!

— Вот…

Пока я пробегал взглядом строчки, скачущие то вверх, то вниз, будто отображая настроение пишущего, она нервно сжимала тонкие руки, закусывала губу, бросала быстрые взгляды по сторонам. М-да, действительно, отвыкла сестрёнка от светской жизни, и куда подевалась привычная выдержка? Я медленно сложил листок и произнёс:

— Ты права, это явно недоразумение. Я с этим разберусь.

Завершил приём я очередной речью, в которой выразил сожаление о том, что главный герой сегодняшнего дня так и не смог прибыть во дворец по причине ухудшившегося состояния здоровья, огласил решение о его награждении орденом и продемонстрировал его… Пока отточенные, гладкие фразы сами собой срывались с моего языка, в голове шла лихорадочная работа мысли. Откуда могло стать известно старому князю о моем первоначальном желании не выделять особо его заслуги и уравнять с простыми офицерами?! Разговор с Долгоруким вёлся с глазу на глаз, и если я не поведал о нём Громову, то это мог сделать только Сергей Иванович… И я ещё думал, что сумел переиграть старого дипломата?! Скорее, это он решил моими руками устранить вероятного конкурента. Каким образом он донёс информацию до Громова, не столь важно, важен результат. Я перебирал в уме пропитанные желчью и разочарованием строки послания Владимира Алексеевича. Если кратко изложить суть, то он презрительно швырял мне в лицо «возмутительную подачку» и отказывался впредь иметь что-то общее с императорским двором, где его посмели столь грубо унизить. И вскользь упоминал даже возможность того, что готов покинуть пределы страны, коль здесь не в чести такие ценности, как верность и надёжность…

Что ж, хоть и косвенная, но моя вина в этом была. Продиктованные озлобленностью и страхом, слова сорвались с моего языка, а значит, разгребать последствия придётся мне. Пора брать себя в руки и как-то успокаивать старого упрямца.

Своё решение я начал воплощать в жизнь сразу же на следующий день после приёма. Осторожно подбирая выражения, составил ответное письмо Громову, призвав на помощь всё, чему обучился за годы жизни при дворце. Выразил недоумение тем, что князь увидел ситуацию несколько не в том свете, приложил указ о пожаловании ему ордена, выразил надежду, что он пересмотрит свои решения… Потребовалось немало времени, тонны бумаги, литры чернил и все мои дипломатические качества, чтобы в длительной переписке убедить-таки упрямца явиться во дворец. Тогда мне это казалось хорошей идеей…

Громов по старой привычке внесся во дворец, словно порыв злого Северного ветра. Когда он стремительно шагал по коридорам дворца, вокруг, будто круги по воде, понеслись возбуждённые шепотки. Несмотря на измождённый внешний вид, от него веяло мощной энергией, казалось, что в Зимний залетела шаровая молния. Следом за Владимиром Алексеевичем едва поспевал его сын, Павел, бросавший извиняющиеся взгляды по сторонам.

— Владимир Алексеевич, я рад, что вы нашли в себе силы, чтобы явиться ко двору…