Война (СИ)

Куда делась гладкость черт, безмятежность, что более подходила спящей, но не умершей? Несмотря на все усилия придворных лекарей, лицо Марго было искажено, покрыто следами ожогов. Роскошное платье, в которое её обрядили, явно пришлось поспешно ушивать, потому что от прежней Маргарет осталась лишь тень. И я впервые поверил в то, что твердили мне лекари после осмотра тела императрицы — она так и не оправилась после тяжёлых родов, что-то окончательно разладилось в её организме, подтачивая изнутри… И неожиданное нападение лже — Ильи послужило, скорее всего, лишь толчком — измученная болезнью Марго не сумела справиться с шоком, её сердце не выдержало очередного испытания. И падала в огонь она уже мёртвой…

Вновь приблизившись к гробу с телом некогда прекрасной англичанки, я вглядывался в неё, пытаясь принять реальность. Осторожно прикоснувшись к её щеке, я удивился тому, что внезапно её облик расплылся, потеряв чёткие очертания. Моргнув, я осознал, что мой взгляд затмили слезы…

— Как же так, Марго? Как всё могло окончиться вот так?

Я опустился на колени возле её скорбного ложа, уткнувшись лбом в край. Внутри царила гулкая пустота, вытеснившая и злость, и обиду… На меня вдруг навалилась невероятная усталость, поэтому, когда я даже скорее почувствовал, чем услышал легкий шорох за спиной, не стал и оборачиваться. К тому же, я прекрасно знал, кто мог отважиться прийти сюда, не взирая на строжайший запрет.

— Скажи, сообщили ли тебе твои великие Духи, что всё обернётся этим? Неужели ничего нельзя было изменить? Они же всемогущи, им ведомо то, что сокрыто от нас, простых смертных… Они предрекали каждый твой шаг, они постоянно присутствовали в нашей жизни. Почему эти высшие существа не соизволили даже намёком предупредить нас об этом?

Едкий сарказм моих слов был порожден ядовитой горечью, что охватила моё сердце, сдавив его, точно тисками. Не ответив сразу, Тэйни скользнула ещё одной тенью среди множества других, окружающих меня, склонилась над Марго. На её непроницаемом лице невозможно было прочитать ничего — ни мыслей, что проносились в её голове, ни эмоций, что она испытывала где-то глубоко внутри… Ведь, несмотря на всю её исключительность, она оставалась земной женщиной, а значит, ничто человеческое ей не было чуждо.

— Не ты ли называла её «своей»? Не ты ли вела с ней беседы с глазу на глаз? Так объясни — ПОЧЕМУ???

Тэйни повернулась ко мне, в её темных глазах мелькнуло что-то вроде жалости, и это подействовало на меня, как ушат холодной воды.

— У каждого свой путь. Но он не прямой, как стрела. Он извилист и труден. Он сплетен из множества тропок. Порой они путаются, обрываются, ведут в никуда. Каждое мгновение мы делаем выбор — что сказать, о чем промолчать, куда посмотреть. Каждое решение — шаг по одной из этих троп. И куда она может завести — никому не ведомо.

Тэйни посмотрела на Марго, и на её лице, обычно бесстрастном, вдруг появилась горькая улыбка, говорящая о многом…

— Её хранитель взывал к ней, но она не хотела его слушать. Голос разума, долга и совести звучит куда тише, чем крик сиюминутных желаний. Белая кошка была сильна, но использовала силу неправильно, за что и поплатилась. Из множества дорог она избрала ту, что привела её к такому концу.

— Но ты же была рядом, почему не объяснила, не научила?

Тэйни с грустью глянула на меня, покачав головой, и повторила вполголоса:

— У каждого свой путь…

Я задумчиво покачал в руке цепочку, затем бережно обернул её вокруг шеи Марго, соединив порванные звенья, и вновь активировал артефакт. Какой бы ни была эта противоречивая девушка, сколько бы не причинила неприятностей, она дарила мне и минуты радости. Виновата ли она в чём-то передо мной? Или это я теперь буду нести свою вину перед ней, точно тяжкий крест? Сейчас уже я не мог категорично ответить на этот вопрос, но совершенно точно был уверен в одном — она заслужила право остаться в памяти людей такой же прекрасной, как и в тот день, когда я впервые увидел её.

***

Остаток нашей последней ночи с Марго мы провели в полном молчании. Бездумно вглядываясь в неверное пламя свечей, я словно потерялся во времени и пространстве. Противоречивые эмоции, что одолевали меня, ушли, оставив после себя холодное безразличие. Минута за минутой уходили в небытие, складываясь в часы покоя, я недвижно застыл на скамье, что своим неудобством явно призывала думать о вечном, отринув земные блага.

С первыми лучами солнца в церковь проникли и мальчики-служки. Опасливо поглядывая на меня, они неслышно сновали по залу, убирая нагар со свечей, заменяя сгоревшие новыми. Поднявшись со скамьи, я вышел в новый день, который обещал быть весьма напряжённым.