Война среди осени

— Прости, — попросила Киян. По голосу он понял, что она понимает, как мало этого слова.

Он заставил себя вернуться обратно, в комнату, озаренную мягким светом, к запаху свечей, прикосновению любимой руки.

— Они так жили веками, — сказал он. — Гальт, Эдденси. Западные земли. У них всегда были сражения, войны. Научимся и мы.

— Что-то мне не очень хочется.

Ота поднес ее руку к губам. Киян ласково погладила его по щеке. Он притянул ее к себе, обнял, погрузился в знакомое тепло ее тела, аромат волос. Ему хотелось, чтобы этот миг тянулся без конца, чтобы завтрашний день никогда не наступил.

Киян чувствовала, как напряжена его спина, как сильны объятия. Что-то в нем происходило. Она не говорила ничего. С каждым вдохом ее тело становилось все теплее и мягче. Ее покой мало-помалу начал передаваться ему. В одном из светильников закончилось масло. Пламя дрогнуло, зашипело и погасло. Дымная струйка растаяла, наполнив комнату запахом прощаний.

— Я думала о тебе каждую ночь, — сказала она. — Каждую ночь боялась, что ты не вернешься. Детям тысячу раз повторяла, что все будет хорошо, что ты скоро приедешь. А самой было тошно от этих слов.

— Прости.

— Ты не виноват. Ни в чем не виноват. Просто знай, что мы ждали тебя. Не хая, не Императора. Тебя. Помни, что ты лучший человек на свете и что я тебя люблю.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал, удивляясь, как легко она сумела наполнить его сердце радостью, даже не попросив, чтобы он забыл о печали.

— Теперь все зависит от Маати, — прошептал Ота. — Если он успеет пленить Бессемянного до первой оттепели, мы будем спасены.

Он почувствовал, что ее тело как-то странно расслабилось. Как будто, сказав эти слова, он избавил ее от борьбы, которую она вела в своем сердце.

— А если у него не получится? — спросила Киян. — Если всему и так придется пропадать, мы убежим? Только мы с тобой и дети? Если я заберу их и уеду, ты поедешь с нами или останешься тут сражаться?

Он снова поцеловал ее. Она положила руки ему на плечи, прижалась к нему. Ота ничего не ответил. По ее дыханию он знал, что она поняла все без слов.

— Если использовать значение движения вовне из слова «нурат» и символы, которые ты создал для преемственности, то у нас все получится, — сказал Маати.

Семай посмотрел на него красными от бессонных ночей глазами. Волосы у него торчали в разные стороны из-за того, что он постоянно зарывался в них пальцами от безысходности. Лампа бросала свет на бумажный хаос. Постороннему библиотека показалась бы крысиным гнездом: раскрытые книги, развернутые свитки, на которых лежали другие развернутые свитки, сложенные в одну стопку листы из дюжины разных рукописей. Это море знаний — грамматика, поэзия, история — ошеломило бы любого, кто не имел понятия, насколько оно мелко. Семай пробежал пальцем по записям, которые сделал Маати, и покачал головой.

— Одно и то же. «Нурат» поменяется по четвертому падежу, потому что рядом стоит «адат», и тогда мы получим ту же логическую цепочку, что и Хешай.

— Да нет же! — Маати хлопнул рукой по столу. — Тут все иначе.

Семай медленно, глубоко вздохнул и поднял руки ладонями вверх. Жест был необычный, но Маати все равно понял его значение. Они вымотались до предела. Он привалился к спинке стула, чувствуя, что спина и шея совсем затекли. Жаровня, стоявшая в углу, наполняла комнату запахом тепла, но никак не могла ее согреть.

— Знаешь, — предложил Маати, — давай отложим все на денек. Все равно надо библиотеку перенести в подземелья. Тут уже так холодно, что пальцы посинели.

Семай кивнул, окинул взглядом кавардак. В глазах у него явственно читалось отчаяние.

— Я все соберу, — пообещал Маати. — А потом возьмем десяток рабов со спинами покрепче, и перетаскаем все в зимние чертоги. Дня за два управимся.

— У меня дома тоже есть кое-что ценное, — вспомнил Семай. — Мне кажется, будто я уже месяц там не был.

— Прости.

— Что вы. Тут нет вашей вины. Просто в комнатах стало пустовато без Камня. Слишком тихо. Очень уж много воспоминаний.

Маати встал, и колени тут же заломило. В затекшие ступни вонзились тысячи иголок: он почти не двигался в последние дни. Он похлопал Семая по плечу.

— Встретимся через три дня. Я приведу книги в порядок, и возьмемся за дело со свежими силами.

Семай изобразил позу согласия. Выглядел он неважно, как будто выцвел от усталости. Семай начал тушить светильники, а Маати направился к себе, не спеша, чтобы постепенно размять затекшие ноги. Ему совсем не хотелось вывихнуть лодыжку и сделать зиму еще хуже, чем она обещала быть.