Война среди осени

Заварку совсем чуть-чуть передержали. После глотка во рту появилась терпкая горечь. А может, он просто хватил вчера лишку, ведь они с Найитом просидели в чайной допоздна и распрощались, когда полная луна уже зашла, а небо на востоке посветлело. Маати слишком утомился для сна, а потому, проводив сына до его покоев, заглянул к Семаю, который как раз собирался завтракать. Младший поэт отправил слуг на кухни, а пока они не вернулись, поделился тем, что было на столе — булочками из слоеного теста, чуть недозревшей ежевикой и горьковатым чаем. Во всем чувствовался привкус раннего лета.

Утренние лучи быстро прогнали холод минувшей ночи.

— Что ни говори, он благородно с ней поступил. Признал ребенка, женился. Но что же делать, если он ее не любит? Ведь сердце — не воин, приказов не слушает.

— Чаще всего, — добавил Размягченный Камень и широко улыбнулся, обнажив два ряда неестественно ровных мраморных зубов. Этот рот не мог принадлежать человеку.

— Даже не представляю, — пожал плечами Семай, не обращая на андата внимания. — Боюсь, в делах такого рода мы с вами худшие советчики во всем городе. Мне заводить семью нельзя. А женщины, с которыми я делю постель, хорошо знают, что для меня вот этот увалень всегда останется на первом месте.

Размягченный Камень расплылся в безмятежной улыбке. У Маати появилось неуютное подозрение, что существу пришлись по нраву эти слова.

— Но ты хотя бы понимаешь, как ему трудно, — возразил он.

Стриженые кроны дубов кутались в сумерки; город по-прежнему укрывала тень. Солнце еще пряталось за восточными горами, пронизывая мягким светом голубой купол неба. На его фоне темнели силуэты башен, а рядом, но все-таки ниже вершин, кружили птицы.

— Положение не из легких, — кивнул Семай. — Так иногда случается: хорошие люди теряют голову из-за… как бы поточнее? Неподходящих женщин.

— Если ты о сестре хая, вернее сказать — «хладнокровных убийц», — уточнил андат, — но я думаю, тут можно обобщить.

— Благодарю за помощь, — отозвался Семай. — Но вы сами уже ответили на вопрос, Маати-тя. Найит женился на ней. Признал сына. Этот поступок накладывает на него кое-какие обязательства, правильно? Он заключил договор. Дал определенное обещание, иначе зачем говорить, как хорошо он поступил? Если ему так легко нарушить обеты, выходит, все его благородство — не более чем формальность.

Маати вздохнул. Соображалось ему туго. Много вина и мало отдыха. Возраст у него был уже не тот, чтобы устраивать ночные пирушки и тягаться с молодыми. Но все же он очень хотел, чтобы Семай понял. Если он рассказывает о горестях Найита кому-то другому, значит, ночь, которую они провели в чайной, и весь их разговор были на самом деле. Значит, все, что казалось просто сном, стало явью. Маати никак не мог собраться с мыслями и молчал. Семай кашлянул, с беспокойством глянул на него и сменил тему.

— Простите, Маати-тя, но я слышал, у Найита были какие-то трудности с… определением отца? Знаю, что хай письменно отказался от него, но это касалось лишь вопросов наследования. Этот шаг представляется мне скорее милостью со стороны нашего правителя. Если вы понимаете, что я…

Маати поставил чашу и сложил руки в жесте возражения.

— Быть отцом — не значит поваляться в кровати. Я видел, как Найит учился ходить. Я укладывал его спать, пел ему колыбельные. Кормил его. Качал. И сегодня, Семай, он пришел ко мне. Он говорил со мной. Неважно, чья в нем кровь. Найит — мой сын.

— Конечно, — согласился поэт, но как-то неохотно, сдержанно.

Кровь бросилась Маати в голову. Он гордо выпрямился. И вдруг Размягченный Камень поднял широкую толстопалую руку, призывая их замолчать. Склонил голову набок, словно прислушивался к чему-то. Нахмурил брови.

— Как странно, — промолвил андат.

И вдруг исчез.

Маати растерянно захлопал глазами. Поэт глубоко и прерывисто вдохнул. Лицо его побелело, как полотно.

Маати не знал, что сказать. Семай встал, ушел куда-то в сумеречную глубину комнаты, вернулся назад. Руки у него дрожали, потерянный взгляд метался из стороны в сторону. Глаза раскрылись так широко, что стал виден белок вокруг радужки.

— Как… — промолвил он сиплым дрожащим голосом. — Маати… О боги! Я тут ни при чем. Я ничего… Боги. Маати-кво, он пропал!

Маати встал и начал стряхивать с одежды крошки, совершенно не чувствуя реальности происходящего. Однажды он уже стал свидетелем того, как исчез андат, и совсем не ожидал, что доведется увидеть это снова. Покачивая головой, Семай бродил из стороны в сторону по широкому крыльцу. Без направления и цели, точно шелковый флаг, колеблемый ветром.

— Жди здесь. Я за Отой-кво, — сказал Маати. — Он во всем разберется.