Война среди осени

Впрочем, если бы Ота надеялся, что Радаани согласятся, он бы встретился с ними в первую очередь.

Он догадывался, в чем причина. Он слишком долго нарушал правила игры и вот, получил по заслугам. Ему стоило бы оправдать надежды утхайема — соблюдать обычаи, наплодить выводок сыновей от десяти разных жен, подготовить ритуальную бойню, которая отмечает смену поколений, — и тогда его подданные повиновались бы ему с большей охотой. Вместо этого он своими же руками разрушил уважение к древним традициям. И теперь, когда он так в них нуждался, Ота почти раскаялся в том, что ими пренебрегал.

Принесли чай. Старик-слуга с длинной ухоженной бородой и мутным глазом подал Оте подушечку, на которой стояла пиала из чеканного серебра. Двигался он плавно, грациозно, как человек, чьи действия оттачивались годами. Он был старше Оты лет на двадцать и служил еще его отцу, а может, и деду. Возможно, подношение пиалы было для него предметом размышлений, смыслом жизни. От этой мысли в чае прибавилось горечи. И все же, благодаря старика, Ота постарался придать своей позе столько теплоты, сколько ему, хаю Мати, дозволялось уделить слуге, хотя бы даже вернейшему.

Допив чай, Ота встал и сделал повелительный жест. Один из нескольких десятков придворных бросился к дверям. Длинные шелковые одежды заструились за ним, точно вода.

— Теперь я могу найти для него время, — сказал Ота. — Мы встретимся в садах. И я не хочу, чтобы нас беспокоили.

Небо было серое, с оттенком слоновой кости, южный ветерок — теплым и нежным, словно сонное дыхание. Вишневые деревья одела зелень: розовые лепестки уже облетели, а плоды еще не налились алым. Кругом распускались летние цветы: розы, ирисы, желтые маки. В воздухе висел их густой аромат. Белый, мелкий, как соль, гравий дорожки хрустел под ногами. Маати сидел на краю каменного водоема и смотрел вверх, на фонтан. Там, на бронзовом барельефе, замерли гигантские, в два человеческих роста, фигуры богов. У их позеленевших ног извивались поверженные драконы хаоса. Вода прозрачной занавесью струилась по стене, а касаясь волос и поднятых в победном ликовании лиц, рассыпалась белой пеной. Ота сел рядом с другом на каменный парапет.

— Сила драконов не сломлена, — сказал Маати. — Видишь третьего слева? Он вот-вот укусит женщину за икру. А тот мужчина в конце? Вон тот, который вниз смотрит. Он пошатнулся.

— Никогда этого не замечал, — признался Ота.

— Надо построить еще один фонтан. Такой, где драконы побеждают. Просто чтобы люди помнили: война никогда не кончается. Это лишь кажется, что все позади. А на самом деле тебя всегда поджидает новая беда.

Ота кивнул, окуная руку в танцующую рябь. Серебристые и золотые карпы-кои метнулись к его пальцам и тут же отпрянули.

— Понимаю, ты злишься на меня, — сказал Ота. — Но я его не просил. Найит пришел ко мне сам. Он сам хотел поехать с нами.

— Лиат мне говорила.

— Он полсезона провел в селении дая-кво. Знает его лучше всех, кроме тебя и Семая.

Маати поднял на него глаза.

— Ты прав. Если все это — дело рук гальтов, если они освободили андата, тогда нам нужно защитить дая-кво. Но ведь быстрее будет привезти его сюда. Мы можем возвести укрепления здесь. Обучить людей. Подготовиться.

— А если дай-кво откажется ехать? Сколько он думал над письмом Лиат про то, что у гальтов появился свой поэт? Я известил его. Я отправил гонцов. Целый свет не может сидеть и ждать, когда дай-кво соблаговолит принять решение.

— Ты уже говоришь от лица всего света? — спросил Маати с едкой горечью, но за ней Ота угадал отчаяние и страх. — Если ты так хочешь ввязаться хоть в какую-нибудь войну, возьми одного из нас. Мы жили в селении, мы его знаем. Семай еще молодой. А меня можно привязать к седлу и отвезти туда. Только Найита оставь в покое.

— Он уже не ребенок, — возразил Ота. — Он может сам решать, как поступить. Я хотел ему отказать. Ради тебя, ради Лиат. Но ведь он бы меня не понял. Он уже не младенец в пеленках. Как мне было сказать, что я хочу его поберечь, потому что за него волнуется мамочка?

— А как насчет отца? — поинтересовался Маати, хотя в этой фразе не было и тени вопроса. — Известно ли тебе, высочайший, что сказал бы его отец?

В животе у Оты похолодело. Он вытер вспотевшую ладонь о рукав и только после спохватился, что это — жест простолюдина, портового грузчика, помощника повитухи, посыльного. Хай Мати должен был поднять руку, подозвать слугу, чтобы тот отер ему пальцы особым платком, которые ткут специально для этой цели, а потом сразу сжигают. Он почувствовал, что его лицо застыло, как будто превратилось в гипсовую маску. Ота принял вопросительную позу, требуя объяснений.

— К чему этот разговор? Разве мы говорим об отцах?