Война торговцев космосом

А впасть в нее было отчего. Мне нашли работу, это верно. Работу посыльного: кому-то отвезти на дом купленную картину, кому-то, скорее всего нашим звездам рекламы, доставить цветы, для кого-то, выскочив на мостовую, поймать педикеб, или сбегать по просьбе секретарш за соевыми бутербродами и Кофиестом в обеденный перерыв. Да разве упомнишь все поручения за день. По моим подсчетам их было миллион! Мои нынешние обязанности были куда труднее и унизительней, чем те, что выпадали на долю моих стажеров или мальчиков на побегушках в мою бытность автором рекламы. И получал я теперь сущие гроши. Разумеется, от квартиры пришлось отказаться. Но я об этом не жалел. Кому нужны такие излишества? Разве тем, кто собирается приглашать в гости шикарных подружек, вроде Митци. Но Митци, вращавшаяся в самых высоких кругах, была недосягаема. Остальные из знакомых девиц или вышли замуж, или совсем исчезли с моего горизонта. Что касается молодой поросли, то для них едва ли мог представлять интерес унылый тип, постоянно находящийся в состоянии глубокой заморозки.

Кстати, это отнюдь не преувеличение. После лет, проведенных на жаркой Венере, я оказался совсем беззащитным перед зимними холодами на родной Земле. Холодами с большой буквы. Я коченел от стужи на улице и от застывшего холода педикеба, обдаваемый туманом стынущего на морозе дыхания взмокшего рикши, который то и дело оскальзывался на обледеневшей мостовой. Порой я готов был поменяться с ним местами, чтобы хоть чуточку согреться бегом, а не сидеть, примерзнув к холодному, как лед, сиденью и стучать зубами при каждом порыве пронизывающего до костей нью-йоркского ветра. Я сказал — «готов был». Это я так. Быть посыльным все же лучше, чем рикшей.

Особенно зимой. Долгое пребывание на Венере, должно быть, разжижило мою кровь. Я теперь старался никуда не выходить без надобности. Днем хватало работы в помещении Агентства, а по вечерам я сидел дома, уткнувшись в видеоэкран, или перекидывался редкими словами с моими сотоварищами по комнате, если кто-то из них оказывался дома. Но чаще я сидел в одиночестве. Поэтому для меня был большой неожиданностью звонок в дверь и тот факт, что ко мне пожаловал гость. Им оказалась Митци.

Если ей захотелось пожалеть меня, она избрала не лучший способ это сделать. Окинув взглядом комнату, Митци брезгливо сморщила носик. Видимо, ей не понравился запах гнили и плесени в нашей конуре. Я заметил, что в последнее время грозные вертикальные морщинки все чаще перерезали ее переносицу.

— Тенн, — решительно произнесла она, — ты должен взять себя в руки. Посмотри, в какой дыре ты очутился. Ты погубил свою жизнь.

Я невольно посмотрел вокруг, словно хотел убедиться в правоте ее слов. Конечно, отказавшись от дорогой квартиры, я вынужден был подыскать себе жилье по карману. Это было нелегко. Я согласен, что мои сожители по комнате — бедняки и неудачники. Чарльз Бергхолм — уличный торговец, Нельсон Рокуэлл, человек без определенных занятий, да к тому же тоже жертва недобросовестной рекламы. Он, бедняга, в поисках счастья начал коллекционировать сувенирные бюсты императоров, королей и президентов, предлагаемые в рассрочку фирмой жевательной резинки «Сан — Джасинто». И тем не менее…

— Здесь не так уж плохо, — с вызовом возразил я.

— Здесь грязно, как на помойке. Почему ты не выбросишь эти батареи бутылок из-под Моки-Кока? Тенн, я понимаю, это ужасно трудно, но тебе необходимо пройти курс лечения. Я знаю, многие лечатся…

Я рассмеялся. Мне было жаль ее. Разве она способна понять состояние человека, которого «зацепило».

Она лишь молча смотрела на меня.

— Я знаю, что лечение небезопасно, — согласилась она, ища глазами стул, чтобы сесть.

Я убрал со второго имевшегося в комнате стула бюсты императоров и прочий хлам.

— Впрочем, я сама не знаю, зачем пришла сюда, — призналась Митци, внимательно осматривая сиденье стула, прежде чем сесть.

— Если ты рассчитывала поваляться в стоге сена, то забудь об этом, — с горечью сказал я и указал на нары, на которых Нельсон Рокуэлл отсыпал свою смену.

Она, я мог бы сказать, «покраснела», однако вернее было бы сказать — «потемнела лицом».

— Мне кажется, здесь есть доля моей вины, — наконец промолвила она.

— Ты имеешь в виду судебный процесс? Тот факт, что я нищий, а ты миллионерша, не так ли? Неужели такие пустяки способны тревожить твою совесть?

Митци пожала плечами.

— Что-то в этом роде, Тенни. Ну ладно. Я согласна, что Моки-Кок не препятствие, чтобы снова начать карьеру в Агентстве. Но есть и другие пути. Например, ты мог бы пойти учиться и сменить профессию. Стать врачом или адвокатом…

Я разинул рот от удивления.

— Бросить рекламу?

— О, Боже! Что в ней хорошего?

Тут я вообще растерялся.

— Ты, действительно, изменилась, Митци! — Это все, что я смог сказать, и это прозвучало, как упрек.

— Возможно, мне не следовало приходить к тебе, Тенн, — угрюмо, под нос, промолвила Митци.

Но вдруг ее лицо прояснилось.

— Я знаю, что надо делать! Хочешь работать в Отделе нереализованных идей. Мне кажется, я могу помочь тебе, если только там есть вакансии…