Война торговцев космосом

— Так уж получилось. Мы не смогли добиться от него признания, — понимающе улыбнулся я ему, как посвященный посвященному. — А свидетелей найти не удалось. Как мне известно, все его сокамерники были казнены, а с другими единомышленниками он не успел еще установить связь. Есть, правда, одна улика против него. Хамид — это не настоящее его имя. Отдел социальной безопасности утверждает, что его личный номер на руке тоже подделан. Есть следы свежей татуировки.

— И вы не предъявили ему обвинения в подделке номера? — как бы про себя в раздумье произнес Гарриман.

— Какой смысл? Нам было достаточно того, что он попался на подделке кредитных карточек. Это достаточно серьезное преступление. А теперь, — я поспешил поскорее увести его от дальнейших опасных раздумий на эту тему, — что вы скажете об этих трех? Обвиняются в махинациях с медикаментами. Проступок не столь уж серьезный. Этих я мог бы отдать вам без всяких предварительных условий…

Что больше всего обескураживает венерянина, это ситуация, когда его идейные убеждения говорят ему одно, а обыкновенный здравый смысл — другое. Теоретически мошенники из Службы здравоохранения были для венерян самыми подходящими кандидатурами. Все они преклонного возраста и во всем зависимы от милостей своего несовершенного общества. Я надеялся, что задал Гарриману задачку, которая отвлечет его от дальнейших расспросов о Хамиде.

Итак, в результате четырехчасовых споров и торгов мы исчерпали список. Я уступил ему четырнадцать наших заключенных, шесть из которых он мог получить сразу же, а остальных через несколько месяцев. От двух он отказался, а человек двадцать я вообще попридержал на всякий случай. Вопрос о Хамиде больше не возникал. Гарриман опять уткнулся в свои записи. Воцарилось молчание.

— Я получил указание, — наконец официально произнес он, — проинформировать вас о том, что мое правительство не удовлетворено тем, как ваша сторона выполняет условия Протокола… 53-го года. Согласно Протоколу мы пользуемся правом ежегодного инспектирования вашей тюрьмы.

— На условиях взаимности, Гарриман, на условиях полной взаимности, — поспешил напомнить ему я. Протокол я знал наизусть. Стороны договаривались о беспрепятственном взаимном инспектировании мест заключения на Земле и Венере с целью проверки гуманных условий содержания заключенных. Ишь чего захотели! К своей «воспитательной» колонии Ксенг Вангбо в сердце Экваториальной Африки они не подпускали наших дипломатов даже на пушечный выстрел. Нечего и им совать нос в наши дела здесь, на Полюсе. По венерянским законам каждый заключенный имел право на отдельную койку и двадцать четыре квадратных метра площади. И это у них называется наказанием! Да у нас на Земле эдакое не снилось даже самому законопослушному потребителю. Но спорить об этом с венерянами было бесполезно. Они неизменно настаивали, чтобы при строительстве новых тюрем эти нормы неукоснительно соблюдались, несмотря на то, что тюремное начальство после сдачи тюремного здания закрывало половину камер, а остальные вновь набивало до отказа.

— Речь идет о нарушении основных гуманных принципов, — настаивал Гарриман.

Пропустив все это мимо ушей, я наконец просто рассмеялся ему в лицо. Мне даже не понадобилось напоминать ему о колонии Ксенг Вангбо. Он и без того все понял.

— Ладно, — проворчал он, хмурясь. — Теперь поговорим о рекламе. Надзиратели жалуются, что вы продолжаете нарушать договоренность.

Я устало вздохнул. Опять старые песни.

— В Протоколе, разделе 6-Ц, — решительно начал я, — реклама определена как ненавязчивая информация о новых товарах и услугах. Она никому ничего не предлагает и ничего не навязывает. Что толку предлагать то, чего все равно у вас нет, да тем более для заключенных. Реклама в тюрьме это, в сущности, своего рода дополнительная мера наказания.

Да, мы бомбардировали сознание наших заключенных информацией о том, что им действительно недоступно. Но какое Гарриману дело до этого? Увидев странный блеск в его глазах, я понял, что угодил в расставленную ловушку.

— Разумеется, — тут же дал я задний ход, — случается, что кое-кто может и перестараться, но это так, мелочи…

— Мелочи! — злорадно ухватился за слово Гарриман. — Хороши мелочи. У меня на столе лежат восемь рапортов тюремной охраны и все об одном и том же — насмотревшись вашей рекламы, заключенные пачками шлют на Землю письма своим родственникам и друзьям, требуя, чтобы им присылали Кофиест, Моки-Кок, жевательную резинку «Старзелиус»!.. Не поэтому ли вы все это включили в ассортимент благотворительных посылок?.. Мелочи!

Тут торг пошел по второму кругу, и я уже не надеялся вернуться домой хотя бы вечерним рейсом. Пререкаться, я понял, мы будем до полуночи, не меньше.