Война Цветов

Стриди давно уже не видел, чтобы такие большие феи пробовали летать. Наверное, ее что-то по-настоящему расстроило. Надо бы все-таки вспомнить, что, думал Стриди – похоже, такое не каждый день бывает, – но вспомнить не получалось. И он шел, по-прежнему крепко держа свою сумку. Нельзя подводить друзей. Надо надеяться, что идет он в нужную сторону. Пятиконечная улица – вроде бы правильное название, но Стриди не имел понятия, по ней он идет или уже нет. Он пробовал спрашивать дорогу, но все спешили куда-то сквозь серый снег, прикрывая головы и зажимая рты шарфами или рубашками. На его вопросы никто не желал отвечать. Один маленький феришер в деловом костюме, стоя на углу, говорил в раковину, и Стриди спросил его, где тут останавливается автобус до Руин.

– Руины? – Феришер с кожей цвета охры спрятал раковину в карман и засмеялся, точно заплакал. Лицо и костюм у него были грязнее некуда. Уж он-то должен знать дорогу, подумал Стриди, но феришер его разочаровал. – Да почем я знаю, рухни мои половицы? – Он размазал по лбу пот и серый снег, продолжая смеяться. – Три великих дома погибли за один час – Лилия, Нарцисс и Штокроза! Говорят, что и парламент разрушен. Это война! – Он перестал смеяться и разразился слезами – Стриди так и думал, что этим кончится. Чувствительная, должно быть, натура. – Ничем не могу тебе помочь. Говорят, что к заходу солнца хождение по улицам должно прекратиться. Приказ лорда Дурмана. Он так распорядился – и вел себя очень спокойно.

Имя «Дурман» испугало Стриди, хотя он не помнил почему, и другие слова феришера он тоже не совсем понял.

– К заходу? Так ведь ночь уже!

Феришер вытер глаза рукавом, размазав грязный снег еще больше – теперь казалось, будто он в маске.

– Ступай домой! Ступай к своим детям! – Он рысцой припустил по улице и скрылся в клубах бело-серого снега.

– Нет у меня детей, – сказал Стриди, но феришер уже не слышал его.

Стриди пошел дальше. Ему казалось, что идет он уже много часов. Он забыл, какой улицы надо держаться, не смотрел больше на таблички и не пытался вспомнить. Смотреть вообще было тяжело – глаза жгло и легкие почему-то тоже, как после того несчастного случая. Он постоянно спотыкался и падал, а вставать с каждым разом было все труднее. Но он знал, что друзья ждут его, и крепко держался за сумку.

На какой-то узкой улице, где снег шел не так густо и вверху вместо огненных линий виднелись веревки для сушки белья, он залез на крыльцо и прислонился к двери, в которую была врезана еще одна маленькая круглая дверца. Он не соображал больше, где он, и не знал, чей это дом, но друзья говорили ему что-то о таких вот дверях. Он хлопнул по ней ладонью, вспомнил, что надо сжать кулак, и застучал им. Друзья и стучать его учили. Три раза коротко, один длинно, два коротко и опять все сначала...

Гоблин, который открыл наконец круглую дверцу, ничего не говорил и только смотрел на Стриди широко раскрытыми, испуганными глазами. Внутри спорили о чем-то другие гоблины и слышались знакомые голоса зеркальных дикторов. Дома в Орешнике они встречали Стриди каждый вечер, когда он приходил с поля – еще до того, как его забрали на станцию. Мать любила свой зеркальник. «Он мне вместо компании, – говорила она. – Вместо друга».

Друг. Друзья.

– Помогите мне, – сказал Стриди. Теперь он смотрел на гоблина снизу вверх, потому что лежал, и дышать стало совсем трудно, как будто этот горячий снег окончательно забил ему легкие и жег его изнутри. – Помогите... найти друзей. Они живут... под мостом.

25 МИЛЛИОН ИСКР

Долгие мгновения он ждал, что сейчас начнет гореть.

Слышались далекие крики, и голос хоббани, монотонный, как у ребенка в бреду, докладывал о смертях и разрушениях, но Тео казалось, что он погружен в глубокую, сковывающую тишину.

«Скоро я умру», – зудела единственная связная мысль. Но через некоторое время он понял, что тишина – следствие шока, и на самом деле вокруг очень шумно. После этого самые разные, в основном бессвязные мысли заметались у него в голове, пища и сталкиваясь, как летучие мыши в закупоренной пещере.

«Ты умрешь здесь, в Эльфландии. Вот чего ты дождался. Почему ты не раскусил Пижму раньше? Почему все эльфы были так уверены, что войны не будет? Теперь они все мертвы и чувствуют себя, наверное, довольно глупо». Сквозь все это мельтешение Тео сознавал, что стал участником переломного момента, после которого прошлое будет более ясным. Он мог лишь надеяться – не говоря о том, чтобы верить, – что и будущее со временем прояснится.

Если он доживет.