Война Цветов

– Вот видишь. Не можешь ты быть Эйемоном Даудом, потому что все рассказываешь неправильно. Дауд не покидал этого мира – Примула говорил мне, что его сестру похитили после того, как Дауд будто бы отправился в изгнание. Значит, он как-то умудрился остаться. Если здесь есть что-то, в чем абсолютно уверены все, то это так называемый эффект Клевера. Никто не может прийти сюда, уйти и вернуться снова, и если ты утверждаешь, что сделал это, значит, ты – не он. Quid pro quo.

По комнате снова пронесся невеселый сухой смешок.

– Ты хотел сказать «quod erat demonsrtandum» – «что и требовалось доказать». «Quid pro quo» означает «недоразумение».

Испуганному и сердитому Тео было не до конфуза.

– Ничего страшного, раз ты меня понял. Ты сказал, что вернулся в мир смертных, а Эйемон Дауд этого сделать не мог.

– Тео, Тео. – Он прямо-таки представлял себе, как сидящий в углу качает головой, хотя никакого движения в темноте не улавливал. – Уж меня-то ты мог бы не тыкать носом в эффект Клевера. Ты очень многого здесь не понимаешь, как, впрочем, и большинство эльфов. Почему бы тебе не помолчать немного и не послушать меня?

– Меня приговорили к изгнанию и должны были насильственно удалить из Нового Эревона. Мне полагалось трое суток на сборы – в Эльфландии с этим обстоит легче, чем у британских или, скажем, российских аппаратчиков. Тут не надо ставить печати на сто бумажек или стоять в очередях непонятно зачем. Эрефину забрали у меня и увезли в загородное поместье, представлявшее собой настоящую крепость. Я знал, что живым до нее не доберусь, и все-таки честно подумывал, не пасть ли мне мертвым у них на газоне – всё лучше, чем позволить этой семейке и ее ручному парламенту выкинуть меня отсюда. Я был не в своем уме, Тео. Я любил ее и без колебаний продал бы свою бессмертную душу, лишь бы снова быть с ней.

– Бог ты мой. – У Тео по коже прошел озноб, и живот так свело, что ему стало совсем плохо. – Ты и правда он. Эйемон Дауд.

– Я знаю, но что тебя убедило? Так вдруг?

– Помимо всего прочего – то, как ты сказал, что продал бы свою душу. Так мог сказать только человек, пусть даже не верящий, что она у него есть, душа. Эльф моего типа о душе и не вспомнил бы. Не потому, что они в нее не верят, – им это просто в голову не приходит. С тем же успехом их можно спросить, есть ли у них щупальца – всем и так видно, что нет.

– У некоторых есть – ты просто еще не видел глубоководных никсов. Если кто-то здесь и похож на людей, это мир Ламарка* [33], и пара тысячелетий интенсивного давления оказывает на них странное действие.

– Ладно, ладно, твоя взяла. Ты действительно мой двоюродный дедушка. Дальше можешь не рассказывать. Мне надо вызволить своих друзей – Кочерыжку и его. – Тео кивнул на Кумбера. – Что ты намерен делать? Помочь мне или продать меня банде Чемерицы?

– Я просил тебя выслушать...

– Нет! Время не терпит!

Дауд, помолчав, заговорил холодно и четко, что Тео не слишком понравилось.

– Как бы я ни был перед тобой виноват, прерывать меня ты не вправе. Я долго ждал, и ситуация у нас сложная. Я расскажу тебе все...

– Но ведь...

– Я расскажу тебе все до конца, а там подумаем.

Тео опустил голову. Устранитель по-настоящему не был ему родственником, но в его голосе Тео безошибочно узнавал интонации своей матери, холодные и бесстрастные – они могли появиться в разгар самого безобидного спора, и возражать против них было все равно что махать руками, пытаясь остановить ураган.

– Хорошо, говори. Я слушаю.

– Вот и отлично. – Голос слегка потеплел. – Как я уже сказал, я был в отчаянии. Высылки я боялся больше, чем смерти – не только потому, что меня разлучали с любимой, но и потому, что границу, которая должна была разделить нас, я уже не мог пересечь. Я обращался к своим немногим знатным друзьям – Левкоям, Фиалкам и Нарциссам, но никто из них не соглашался поддержать меня против парламента и особенно против Примул, своих постоянных союзников в борьбе за власть. Цветочная война, до недавнего времени называвшаяся «последней», тогда еще только начиналась, и вопросы союзничества и противоборства стояли как никогда остро – еще острее, чем мне казалось. Поэтому я обратился к тому единственному, кто наверняка знал об этой границе больше, чем Семь Семей с их домашними чародеями – или учеными, как их здесь называют. За день до исполнения приговора я пошел к Устранителю Неудобных Препятствии.

Я как и ты, явился в это уединенное место – вероятно, в том же ужасе, и в безнадежности, и в ярости на своих обидчиков, отчаявшийся и готовый на все.

Хитрость и злоба старого Устранителя не знали пределов, но он никогда не стал бы тратить свою энергию на расправу с тем, кто ему лично ничего не сделал, особенно если это не сулило ему никакой выгоды. Поэтому мне ничего не грозило – во всяком случае, на первых порах. Однако он любил поразвлечься и предоставил мне несколько часов блуждать по его лабиринту, пока не впустил сюда.

– Я никакого лабиринта не видел.