Война Цветов

Лэнси уже вышла на работу, но родители – и мать, и отец – находились при Кэт после операции. С отцом Тео уже переговорил в холле, пока медсестра делала Кэт процедуры. Мистер Лиллард в чрезвычайных обстоятельствах как мог старался затушевать тот факт, что никогда не был в восторге от потенциального зятя. Тео поддерживал его в этом начинании, хотя папа Лиллард в яхтсменском свитере решающим препятствием никогда не являлся: жена и единственная дочка относились к нему, как к нелепым, но в общем привычным солнечным часам в центре возделываемой ими клумбы. Кэт когда хотела, чтобы отец хотя бы вид сделал, что Тео ему нравится, прибегала к помощи матери, поэтому с обедами и семейными выходами все обстояло как надо. Он был пешкой, пожилым исполнительным директором в кругу собственного семейства – из тех, которые только изредка приходят на собрания комитета и удивляются, сколько всего успели сделать без них.

– Можно мне на минутку остаться с Тео, мама?

Мать, взяв отца за руку, повела его к двери.

– Мы сойдем вниз, посмотрим журналы в киоске. Я принесу тебе «Пипл».

– Спасибо. – Кэт, когда они вышли, надолго закрыла глаза, лежа на подушке, как неживая.

– Я... не думал, что это так больно. – Тео захотелось вдруг показать ей, что он тоже горюет, хотя не был до конца уверен, что это правда – разве что вспомнить те слезы в гараже. – Когда ты вернешься домой, мы... они ведь сказали, что мы можем снова попробовать, да? – Хотя нет, это, пожалуй, бесчувственно с его стороны. Кэт еще подумает, что он это о сексе. – Я хочу сказать, когда ты будешь совсем готова. Морально.

Глаза на белом сухом лице раскрылись медленно, как в фильме ужасов. Кэт втянула в себя воздух.

– Я не вернусь домой, Тео. Вернусь, но не так. Так... больше уже не будет.

Он смотрел на нее, не понимая, но уже чувствуя, как песок, казавшийся вполне надежным, уносит у него из-под ног.

– Не будет?

– Я несколько недель поживу у родителей. Мама хочет за мной поухаживать, подкормить меня.

– Ну, ясно... это хорошо...

– А когда я вернусь домой... – Она вздохнула, как человек перед поднятием тяжелой ноши. – Когда я вернусь, то хочу пожить одна.

Тео почувствовал себя как в тот раз, когда его огрели бильярдным кием по затылку, – невинной жертвой чужого спора, который, как выяснилось, кипел у него за спиной. Теперь, как и тогда, он мог только тупо смотреть на взорвавшийся внезапно мир.

– Ты хочешь, чтобы мы... пожили отдельно?

Губы Кэт сжались в плотную линию, но глаза стали влажными.

– Да. Нет. Не только. По-моему, нам пора пойти каждому своей дорогой.

– Какой еще дорогой? Что ты несешь?

Кэт моргнула, и на помощь ее печальной решимости пришел гнев.

– Это серьезно, Тео. Мы потеряли ребенка, и это открыло мне глаза. Я вижу теперь, что оставалась с тобой только из-за того, чтобы у малышки были двое родителей. Но наши отношения это все равно бы не наладило. Не понимаю, как я могла быть такой дурой. Околдовали меня, что ли? С чего я вдруг поверила, что мы сможем жить, как нормальная семья? Ты ведь остался бы таким, как ты есть – тебе лишь бы перебиться кое-как, с шуточками, с улыбочками, прелесть что такое, но ничего реального. Со временем мы разошлись бы, и был бы ты воскресным папой, выполнял бы обязательный минимум, без плана, без организации, без всего, покупал бы дочурке мороженое, а потом приводил ее обратно ко мне.

Тео только головой мотал под напором ее ярости; он чувствовал себя виноватым оттого, что пренебрегает ребенком, которого и на свете-то не было.

– Не притворяйся только, что все было бы по-другому. – Гнев вернул краски ее бескровному лицу – красные пятна проступили на щеках, как солнечные ожоги. – У тебя все, как всегда. Ты взрослый мужчина, Тео, а ведешь себя, как тинэйджер. «Ты куда?» – «Погулять». – «А вернешься когда?» – «Не знаю». И как меня только угораздило завести от тебя ребенка!

– Это все из-за того, что я пришел поздно той ночью?

– Нет, Тео. Не из-за этого. Из-за сотни и тысячи других вещей. Вся эта дурь, которую ты начинаешь и не доводишь до конца. Бесперспективная работа. Болтаешься допоздна со своими сопливыми дружками-музыкантами, а потом от тебя разит «Филлмор-Вестом»* [4]. И подружки у тебя, наверное, есть, такие же сопливые. «Тео, ты правда типа помнишь, что было в восьмидесятых?»

– Вранье. – Он сжал кулаки. – Вранье.

– Может быть. Возможно, я веду себя не совсем честно, извини – я только что потеряла ребенка, помнишь? Но то, что моя дорога уперлась в тупик, это чистая правда.

– Слушай, я знаю, что материнство священно и все такое, но ребенка потеряла не ты одна. Я тоже, между прочим, собирался стать отцом.

Несколько мгновений она смотрела на него молча.

– Когда мы с тобой познакомились, мне казалось, что таких я еще не встречала. Красавец – на самом деле красавец, даже мои подруги это признали, – и голос, и обаяние, полный комплект. Прямо как в кино, где все на уровне: и свет, и хореография, и сценарий. Ты задурил мне голову, это правда, но теперь все прошло. То ли чары поблекли, то ли я попросту очнулась.