Война упущенных возможностей

Я был врагом всякого решения польского вопроса, которое привело бы к росту польской национальности в Германии. Несмотря на все мероприятия, которые в течение десятилетий принимала Пруссия, мы до сих пор не разрешили польского вопроса, и я не мог ожидать добра от увеличения числа польских граждан. Присоединение к Германии широкой пограничной полосы с почти двухмиллионным польским населением, как того требовало Верховное командование, по моему мнению, принесет лишь ущерб Германской империи. Еще более невыгодной для нас считал я так называемую германо-польскую комбинацию. По-моему, новую польскую границу следует провести так, чтобы она дала нам как можно меньше новых польских подданных. Следует ограничиться только необходимым исправлением границы. Под последним я разумею присоединение небольших участков у Бендзина и Торна, для того чтобы в будущей войне неприятельская артиллерия не могла непосредственно обстреливать угольные копи в Верхней Силезии и главный вокзал в Торне, к этому я еще прибавлял высоты у Млавы для лучшей защиты местности вокруг Сольдау и, наконец, переправу через Бобр у Оссовца, которая так часто причиняла нам затруднения. С увеличением польских жителей примерно на сто тысяч человек мы могли бы помириться. Но свыше этого – ни одного человека.

Кайзер присоединился к моему мнению.

На 2 января было назначено совещание имперского правительства с Верховным командованием в здании Генерального штаба и вслед за тем, в Бельвю, коронный совет. Я был приглашен на то и на другое. Я старался поговорить наедине с генералом Людендорфом, чтобы сообщить ему о своем докладе кайзеру, но напрасно.

На совете прежде всего говорили о продолжении переговоров в Брест-Литовске. Статс-секретарь Кюльман доложил обо всем, что до сих пор случилось, и как он представляет себе дальнейший ход переговоров; его доклад был одобрен кайзером. После этого кайзер взял слово и заговорил о польском вопросе. На основании моего доклада он велел начертить на карте новую польскую границу и объявил, что считает ее правильной. Он не может не согласиться с серьезными возражениями, говорящими против решения Верховного командования, о которых я ему доложил; поэтому он должен взять обратно свое согласие с этим решением, данное им ранее.

Генерал Людендорф возражал в довольно резкой форме. Он не может считать окончательным такое решение кайзера и настоятельно просит еще раз выслушать Верховное командование по этому вопросу. К этой просьбе присоединился и фельдмаршал Гинденбург. Кайзер положил конец этой довольно неприятной сцене, причем он сказал: «Итак, я ожидаю другого доклада от Верховного командования».

Коронный совет не дал ничего положительного. Статс-секретарю Кюльману не была ясно указана его линия поведения в Бресте, и польский вопрос не был выяснен. Кайзер лишь одобрил образ действий Кюльмана и уполномочил его идти по намеченному пути. Трудная проблема устроения пограничных государств так и осталась висеть в воздухе. Правда, Верховное командование высказалось за скорое и энергичное ведение переговоров в Бресте, которое должно было отделить от России пограничные государства, находящиеся в германских руках, и передать их центральным державам. Однако Кюльман настоял на том, что определение пограничных государств следует попытаться провести не в форме аннексий, но примирительным путем. С этим мы и уехали вечером 2 января обратно в Брест-Литовск.

Мне было ясно, что генерал Людендорф рассердится на меня за мое несогласие в польском вопросе, и я не ошибся. Уже на следующий день мне телеграфировали из Берлина, что Гинденбург и Людендорф в связи с этим пригрозили своей отставкой. Поступая таким образом, они требовали моего отозвания. В польском вопросе кайзер уступил, но в вопросе, касающемся лично меня, – нет. Как и следовало ожидать, он взял меня под свою защиту. Кроме этого переданного мне факта, я и сам почувствовал недовольство мною Верховного командования, сказавшееся в целом ряде распоряжений и запросов, притом сделанных в такой форме, которая показала мне, что и великие люди могут быть крайне мелочными.

В первых числах января вернулись из Петербурга – в чем я и не сомневался – русские делегаты для продолжения переговоров. Прежний глава делегации, правда, вернулся вновь, но уже не как глава, – на его место был назначен Троцкий. Относительно этой перемены рассказывали две версии: по одной, Троцкий был возмущен, что Иоффе не сразу понял дипломатическое коварство в ответе центральных держав, и потому последнего сместили; Иоффе взяли с собой лишь для того, чтобы использовать его знакомство с местными условиями и населением Брест-Литовска, приобретенное им во время своего продолжительного в нем пребывания. По другой версии, Иоффе сам был возмущен неискренним поведением представителей центральных держав и отказывался продолжать мирные переговоры. Поехал он против воли, уступая просьбе Троцкого, считавшего, что его участие в переговорах будет полезным.