Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

Я наложил ему жгуты на все конечности. Так как у меня было всего три жгута, Крот размотал приклад своего АКСу[90] (пулемётчику рекомендуется при себе иметь ещё и короткий ствол — пистолет или АКСу) и отдал мне четвёртый[91]. Огонь всё ещё продолжался, Крот несколько очередей выпустил из пулемёта.

Для транспортировки раненого решили использовать не БМД, а зелёный инкассаторский броневичок, на котором сюда как раз приехал Медведь. Новый водитель (не помню кто) подъехал к нам, чтобы загрузить трёхсотого. Но поднять Медведя было непросто, так как весил он больше 100 килограммов, да ещё и тело расслабил из-за ранения. Кое-как мы его подняли и дотащили к машине, Медведь сильно стонал. Перевозить решили в багажнике, который в принципе достаточно вместительный. Когда наш командир лежал на полу «инкассатора», я заметил, как неестественно сложены его ноги. Выстрелами из КПВТ ему перебило обе ноги выше колена и шансов на то, что он выживет, оставалось очень мало. Вообще удивительно, что он не умер от кровопотери, ведь при повреждении бедренных артерий человек истекает кровью за 2–3 минуты. Видимо, из-за развившегося шока и состояния боевой эйфории у Медведя сузились сосуды и выход крови замедлился.

Уже по дороге в госпиталь я вколол ему «антишок», «Кордиамин»[92] и «Дексаметазон»[93], хотя сомневался, что это сможет его спасти. В дороге Медведь несколько раз отключался, тогда я проверял пальцами пульс на сонной артерии. Сердце всё ещё билось. Медведь в какой-то момент очнулся и схватил меня за руку. Хоть я и не сильно давил на шею, но ему, видимо, казалось, что я его сдавливаю. Он был в бреду. Я посмотрел на него: мутные глаза, устремлённые прямо на меня, давали понять, что он «уходит», но сильная рука, которая сжимала мне до боли запястье, доказывала — он ещё борется за жизнь.

Остальные бойцы ехали в салоне броневичка. С умирающим Медведем мы были в багажнике одни. Никто не слышал его стонов, кроме меня, потому что багажник и салон разделяла бронированная панель. Простреленные сухожилия на голеностопе оголились, пахло мясом и кровью. Кто сталкивался когда-нибудь с подобным, понимает, о чём я. Есть запах мёртвого человека — трупный запах, а этот — другой. Он врезается в память навсегда, его ни с чем не перепутаешь.

Так мы доехали до блокпоста у церквушки недалеко от Черевковки, где дежурила скорая помощь. Медведя перегрузили врачам в «газель», они сказали, что отвезут его в больницу. В момент, когда мы перекладывали раненого, ко мне подбежали журналисты и задали несколько вопросов по ситуации на Семёновке. Я быстро натянул бандану на лицо и повернулся к камере. Первые секунд 20 я говорил скороговоркой, не жалея слов в адрес укропов, а потом выразил надежду, что наш командир всё-таки выживет. Оказалось, что это был российский «Первый канал». Позже я нашёл архив этого выпуска, где показали только мои последние слова о Медведе[94].

Ранение Вячеслава Рудакова (Медведя)

Интервью Первому каналу 5 мая после боя

После того как Медведя увезла скорая, мы сели в «инкассатор» и собирались ехать обратно на перекрёсток, но кто-то по рации передал, что бой кончился и укропы уехали в сторону Красного Лимана.

В то время, когда я занимался эвакуацией Медведя в госпиталь, Крот успел найти недалеко в посадке ещё одного убитого — им оказался командир из местных ополченцев Волк.

Из воспоминаний Сергея:

«После того как броневик увёз Медведя, Моторола сказал, что нужно ехать на перекрёсток опять, потому что там остались наши раненые и те, кто там залёг в кювете, пережидая активную фазу боя. На БМДшке мы переехали через перекрёсток на ещё одну целую заправку. В клумбе мы нашли тело бойца, который потом оказался командиром подразделения Волком.

— Кладите его на броню сверху, — сказал Моторола.

Спрыгнув на землю, мы с каким-то бойцом взяли за руки за ноги и закинули двухсотого на место, где находился двигатель. Там ещё всегда очень горячо было.

На обратном пути мехвод не церемонился с нами и ехал через перекрёсток быстро, поэтому тело Волка постоянно сползало. Я его ногой за спину придерживал, потом у меня весь ботинок ещё долго был в крови.