По рассказу спасшегося боцмана А.Т. Поплавского, «они накрыли пас своими снарядами. На корме орудия и расчеты снесло. На носу загорелось горючее. На корме были артиллерийские погреба, под самой деревянной палубой хранились снаряды. И они не взрывались, а просто летели оттуда…. На правом борту собралась группа людей. Я подошел туда, там оказался и капитан Качарава. Был он сильно ранен… в одной тельняшке. Нашел фуфайку, надел на него и нагрудник… Я смотрю — дело безвыходное. Или здесь гореть, или что-то надо делать. Вокруг всего судна горел бензин… Горит радиорубка. И из машинного отделения тоже пламя. Все это рядом со шлюпкой… Всего в шлюпке оказалось девятнадцать человек — половину из них пришлось спускать только на носилках. Кто был легко ранен, сам сходил. Не помню, ставили ли мы штормтрап. Мы ведь от воды недалеко были, скорей всего, что спускались по концам… Когда катер "Шеера" подходил к нам, то задача у нас стала такая — ликвидировать все документы, которые были с собой. Уговорились не говорить, что с нами капитан… Когда подошел катер и стал нас забирать, в это время "Сибиряков" начал тонуть….Насчет того, что носовая пушка еще долго вела огонь — это так… Носовые пушки были дальше от разрушений, поэтому они стреляли дольше» (Правда Севера, 11 ноября 1986 года).
В безнадежном бою экипаж «Сибирякова» и его командование сделало самое главное — ценой собственной гибели раскрыло операцию «Вундерланд», тем самым обрекая ее на провал. Отметим, что моряки «Сибирякова» вели огонь и радиопередачу вплоть до гибели судна, а в плену не выдали своего раненого капитана Качараву, лишив тем самым противника источника важнейшей информации.
Сообщение о гибели «Сибирякова» и присутствие «Шеера» на трассе Севморпути вызвало переполох у всех, кто отвечал за возникшую ситуацию, тем более что реально противопоставить немецкому «карманному линкору» было просто нечего. Тут же после гибели «Сибирякова» Папанин (понимая, чем для него может обернуться разгром каравана в Карском море) напрямую обратился к Сталину с жалобами на отсутствие защиты со стороны Северного флота. Соответственно, 26 августа, по Головко, «в 20 часов 36 минут я доложил о мерах, принимаемых нами для защиты арктических коммуникаций.. 27 августа в 1 час 5 минут командир наблюдательною поста Новый Диксон… доложил: "В трех милях на запад с моря приближается неизвестный военный корабль"» (Головко, с 128 — 129). Таким образом, защита Северного флота просто не успевала, и полярникам Диксона оставалось полагаться на собственные силы. Приказ о вывозе орудий тем самым терял силу, хотя батарея 130-мм пушек была уже погружена на баржу, а две 152-мм пушки-гаубицы старшего лейтенанта Н.М. Корнякова в готовности для погрузки на СКР-19 (он же «Дежнев») находились на причале. К моменту появления «Шеера» полярники успели эвакуировать детей и женщин на промысловое становище на реке Лемберовка, подготовиться к уничтожению документов Штаба морских операций и привести в боевую готовность ополчение из 60 стрелков с двумя пулеметами. В любом случае, силы атакующих и обороняющихся были несопоставимы ни по численности, ни по огневой мощи.
В создавшемся положении командир «Шеера» имел все основания попытаться «захватить остров Диксон внезапно, чтобы взять там пленных и ценные военные материалы» (Майстер, с 206). Правда, непонятно, о какой внезапности могла идти речь, если вечером 25 августа немцы перехватили текст предупреждения с Диксона: «Всем, всем. В районе берега Харитона Лаптева появился вспомогательный крейсер противника». Почему-то Майстер считает, что «русские не могли себе представить ясно судьбу ледокола («Сибиряков». — В.К.) и действия немецкого «вспомогательного крейсера» (Майстер, с 205). Единственно, в чем ошибались на Диксоне, это в оценке противника, принимая «карманный линкор» за вспомогательный крейсер. Важным недостатком замысла Мендсен-Болькена было отсутствие воздушного разведчика и надежной морской карты, тем не менее для осуществления своих намерений он собирался высадить на остров 160 — 180 десантников.