Встречный отряд пехоты состоял из совсем новеньких людей. Все на них, начиная от мундира и кончая молодыми, бойкими лицами, веяло свежестью и здоровьем. Это были молодые солдаты, поступившие на службу только в последний призыв. Они шли теперь, обучившись военному делу, на укомплектование поредевших батальонов гренадерской дивизии. Еще раньше пришли в Кюрюк-Дара маршевые эскадроны драгунских полков. На душе легче становилось — необходимой нам силы прибывало!
Солдаты шли весело, не вразброд, как часто бывает на марше, а сохраняя ряды. Здороваясь и поздравляя с приходом, я, шутя, сказал, чтоб спешили; не ко турок удерет.
— Ничего, нагоним! — смеялись они в ответ.
Это был цвет нашего народа! Красивые, здоровые, веселые, с добрыми, умными глазами, они одним видом своим говорили, какая могучая сила скрыта в этом народе и в выделенной им из себя повой, преобразованной армии. Где эти наши алармисты? Пусть откроют глаза, если у них есть честь и сердце, и уразумеют хотя бы теперь, к какому народу они имеют счастье принадлежать, насколько основательны те страхи, которые порождали у нас в последние годы столько недоразумений! Кто имел случай часто сталкиваться с нашим: солдатом, тот, поистине, будет поражен той осмысленностыо, тем сознанием долга, которые сквозят в их разговоре, в поступках. После Зевина и, особенно, после отступления от Карса, лица солдат несколько приуныли. Но, помню, получена была депеша о взятии Никополя на Дунае; я подошел к группе свободных от службы солдат и сообщил им приятную весть. Нужно было видеть, как они обрадовались, как составили около меня кружок, как расспрашивали они о переходе наших через Дунай, где находится государь.
— Теперь за нами очередь, братцы!
— Уж поведут, так не вырвется!..
— Что он, как крот, в земле роется... Нет, ты в поле, на чистоту выходи...
Так рассуждали солдаты, намекая, что турки не могут разбить лагеря, не окопавшись завалами и не соорудив целых бастионов вокруг.
В Александрополь мы приехали около полудня, чуть не вернувшись назад, когда до цели нашего путешествия оставалось не более шести верст. Дело в том, что со стороны Башкадыклара, где находился наш авангардный лагерь, послышалась канонада. С возвышенности мы заметили даже турецкую батарею, вырытую на склоне горы Аладжа и стрелявшую залпами. Одну минуту казалось, что турки затеяли что-то против нашего авангарда, быть может с тем, чтоб оттеснить его и прорваться к нашей границе через Ани, где находятся интересные развалины древней столицы Армении, одного из древнейших в мире христианских городов. Мы остановились в тяжком сомнении, прислушиваясь к пальбе. Упустить сражение было бы непростительно, но и вернуться напрасно назад, по страшной жаре, не хотелось. Канонада стала стихать, и мы решились добраться до Александрополя.
Этот грязный, отвратительный городишко, очень похожий, благодаря своим земляным, плоским крышам, на опустошенный пожаром поселок, рисовался в воображении нашем в виде какой-то столицы — так лагерная и бивуачная жизнь, беспрерывные переходы, отсутствие даже намека на оседлость опостылели нам, кабинетным людям, не умеющим даже писать и спокойно мыслить без известного комфорта человеческой обстановки. Александрополь быстро и без особых усилий рассеял, однако, наши иллюзии и воспоминания об удобствах городской жизни. Этот город создан для того, чтоб раздражать нервы! Никто в нем ничего не знает из того, что следует знать, а если кто и даст вам какое-нибудь трудно понимаемое указание, то непременно напутает или просто солжет. Большинство жителей играет роль глухих, и часто нужно выбранить или заплатить, чтоб добиться ответа. Приветливости, услужливости, гостеприимства — нет и следа; вся задача, все помыслы господствующего здесь армянского населения заключаются, кажется, только в том, как бы вас обобрать как можно больше и безответственнее. Решительно следует удивляться страданиям, которые должны испытывать офицеры и семейства здешних военных, обреченные прозябать в этой армянской яме. Две или три несчастные, грязные гостиницы Александрополя были битком набиты. Многие офицеры, пользуясь близостью, ездят сюда на день, на два из лагеря; сверх того, теперь усилился проезд офицеров, едущих пополнить значительную убыль в нашем отряде; в числе этих новых членов нашей военной семьи находятся и офицеры, командированные из гвардейских полков. Мы встретили фургон, наполненный офицерами, белые портупеи которых ясно изобличали, кто они такие. Нечего было и пытаться найти место в гостинице — там располагались и спали даже на бильярде. Мы заехали, поэтому, к доброму знакомому из управления осадной артиллерии и нашли радушный прием в комнате, служившей одновременно и квартирой, и канцелярией.