Война в потемках

«…В последние дни перед началом конца наступило удивительное затишье. Напуганные ордой Уэрки беженцы ушли в пустыню. Бездна потускнела, но дни в Товии все еще удивительно теплые. Все вместе породило странное настроение среди ее жителей — этакое безоглядное сибаритство, особенно среди учащейся молодежи. Здесь ее всегда было много, но теперь, когда коренных жителей осталась всего треть, она задает тон. Не то, чтобы они протестовали против власти — это бессмысленно — но дисциплина падает. Точнее, она уже забыта. Занятия в школах и институтах практически полностью прекратились из-за массовых прогулов, почти все заводы тоже стоят — нет сырья. В итоге — массовое безделье и ощущение пира во время чумы. Если тут выживет хотя бы один человек или файа, достаточно талантливый, чтобы описать происходящее, потомки, пожалуй, станут тосковать об этом времени. Я по должности знаю об этом больше всех, но мои скромные способности не позволяют мне отразить самый дух «дней последнего счастья». Обычный же сухой пересказ будет или скучен, или неприличен. Достаточно лишь упомянуть о том, что все ограничения на чувственные утехи, установленные общественной моралью, перестали существовать. Бороться с этим бесполезно и бессмысленно — когда начнется осада, все прекратиться само собой. Но пока товийская молодежь догуливает последние оставшиеся дни — а мы завершаем последние приготовления к осаде. В конечном счете, и то, и другое бессмысленно и это самое обидное — выстоит Товия, или падет, будущего это уже никак не изменит. Нам остается только надеяться, что это окажется не так и наша стойкость не будет забыта потомками как напрасное упорство обреченных…»

Глава 14 Последний день

Москва предо мною. Один в стороне

Стою я на крыше, объятый кручиной.

Блестящий улан и семеновец чинный

Стоят неподвижно со мной наравне.

Отсюда я вижу крамолы рожденье

И грозное зорких патрулей движенье.

«Водоворот», 1906, N3.

Найте Лай поднялся, устало потягиваясь. В командном бункере Цитадели царила тревожная тишина. Он прошелся по залу, взглянул на притихших операторов и вновь сел, склонившись над своим дневником. В последнее время для него это был единственный способ отвлечься и собрать мысли.

«…Ну вот и все, — писал он, — армия повстанцев у укреплений «белой области», всего в двадцати милях от Товии. Уэрка предъявил нам ультиматум со сроком в сутки. Столько ему нужно, чтобы подтянуть основные силы. А ведь всего лишь два месяца назад мы праздновали победу! Теперь же нам осталось лишь защищать свои жизни, — а может, просто подороже их продать!

Пока здесь жив хоть один Высший, Уэрка не пройдет к Хаосу. Но вместе с ним появились и тучи…

Я понимаю, какая ответственность лежит на мне. Товия, с ее двумя миллионами жителей и беженцев, осталась последним оплотом не только Фамайа, но и цивилизации вообще, если не считать плато Хаос. Я знаю, что это будет решающая и последняя битва. В надвигающейся армии Уэрки больше миллиона солдат и все отлично вооруженные. Основную ее часть составили изменники из Внутренней Армии. У них (примерно) 7200 бронетранспортов, 3600 танков, 5000 минометов, 2500 орудий, до пятисот боевых вертолетов, а у нас только пять корпусов Внутренней Армии, сохранивших верность присяге, — 150 тысяч солдат, 25 тысяч гарнизона Цитадели и 27048 файа из истребительных отрядов. Это так мало! Кроме первого товийского, здесь лишь 14-й истребительный, единственный, который сумел пробиться в столицу. И то лишь потому, что я его вовремя вызвал! Остальные 18 просто перестали существовать. Единственный резерв нашей армии — 400 тысяч юношей-файа, б.ч. молодых Высших из других городов, и 90 тысяч юношей-людей, которые хотят и готовы драться вместе с нами. Они организовали ополчение и они отважны, но я не хочу пользоваться их отвагой».

Найте встряхнул головой. Думать об этом не хотелось. Он вздохнул.