Война в потемках

— И все они не смогли убить одного босого, безоружного мальчишку — раненого, с отбитыми пятками. Эта охота длилась почти час — так мне показалось. На самом деле — наверно, какие-то минуты. Ну, они все равно бы меня загнали, но шум привлек гекс. Тиссы слишком увлеклись и поздно их заметили… а гекс было штук тридцать. Большой прайд с молодняком. Они убили штук пять, но когда у них вышли все гранаты… Гексы ведь тоже не всегда сразу убивают свои жертвы. Вы видели, как кошка играет с мышью? Не буду врать — я смотрел на это с дикой радостью… потом гексы решили заняться мной и мне пришлось лезть на скалу. Камень рассыпался под моей ногой, я упал вниз, на осыпь, не знаю, с какой высоты, но какое-то время не мог пошевелиться. Упасть открытыми ранами на острые выступы камней… Меня буквально парализовало болью, я даже думал, что легкие у меня лопнули от крика и я не смогу больше дышать. Но гексы приближались и я испугался — я знал, что меня ждет, если… Я вновь полез вверх… не чувствуя боли, веса своего тела — ничего, только жар… Так я поднялся на полвэйда… может, больше… потом мне попалась площадка. На ней можно было лишь сидеть — ни встать, ни повернуться. Когда горячка прошла… к спине словно приложили десяток раскаленных углей. Как ноют синяки, я уже не чувствовал. К тому же, я стал мерзнуть. На высоте был очень сильный ветер — в пустыне он всегда силен… Несколько раз его порывы чуть не сбрасывали меня вниз. Перевязать раны мне было нечем, я чувствовал, как из них течет кровь. Она была такой горячей… и мне очень хотелось пить. Ну, и есть тоже, — Анмай замолчал.

— И долго ты там просидел?

Анмай слабо улыбнулся.

— Всего сутки. Этого хватило, чтобы я замерз до полусмерти, а гексы все время стояли внизу. Ну, если бы они ушли, я все равно не смог бы спуститься. Раны быстро запеклись — они были, в общем, неглубокие, но… Знаешь, что было самое неприятное? Не боль… ощущение нарушенной цельности. Когда чувствуешь, как края раны трутся друг об друга… как она открывается… противно до тошноты. Мне хотелось вывернуться наизнанку, только бы не ощущать этого… глупо, верно? Но хуже всего — я не мог спать. Уступ был узкий, если бы я задремал, то свалился бы тут же, а спать хотелось невыносимо, — до встречи с тиссами я без остановки прошел миль двадцать. Поэтому я просто сидел, сжавшись насколько можно, и смотрел вверх. Я думал о многих вещах… Мне хотелось прыгнуть вниз, я мечтал об этом… но я очень боялся… боялся смерти. Меня искали, но я успел далеко забраться! Когда меня заметили летчики, оказалось, что меня нельзя снять — скала слишком высока, чтобы спустить трос или подлететь вплотную. Им пришлось сперва расстрелять гекс ракетами. Один из осколков попал мне в левый бок. Я и так был еле жив от холода и усталости… От потери крови кружилась голова, боль при каждом вдохе была такая, что я пытался вообще не дышать… пока до меня добирались, прошло еще минут десять. А потом… Летчики так спешили доставить меня в больницу, что даже не оказали первую помощь. И по их милости мне пришлось возвращаться лежа на полу вибрирующего от бешеной гонки вертолета. При посадке они чуть не разбились, погнули шасси, а меня протащило по полу. Потом…

Представь, — привозят сына Единого Правителя, пусть и приемного, и он видит, что тот лежит раненый, прямо на голом железе, в своей крови, вытекшей из неперевязанных ран. Знаешь, что он сделал? Съездил мне по уху и рявкнул: «Не попадайся!» Вертолетчиков, конечно, наградили. А меня, прямо как есть, заперли в одиночку — вразумления для. Ранам дали заживать естественным порядком. Тогда — да, я хотел его убить. Хотя меня, вообще-то, отлично кормили и даже давали мыться. Кожи я не потерял ни клочка — на спине было просто несколько рваных ран. Рана на боку тоже оказалась неглубокой — осколок рассек кожу и мышцы, оцарапал ребра, и все. Сейчас от нее остался лишь шрам. Да что там! Я промерз до полусмерти — и даже пневмонии не схватил! И вообще, я почти все время спал… А когда не спал, то думал. Если бы они меня увели и занялись мной всерьез, то вытрясли бы все, что я знаю. А я знал уже очень много — наверное, достаточно, чтобы они смогли вбить между правителями Фамайа клин и обрушить ее. В общем, я получил по заслугам. Только… после этого я перестал… идеализировать друзей, а уж врагов — в особенности.

Философ зло сплюнул.

— По сравнению с тем, что творится в лагерях, все это просто забавно.

Анмай покосился на него.

— Возможно, но когда я ощутил сталь под своей кожей… Не знаю, что со мной было бы, не верь я, что смогу как-то вырваться. Но одиноких походов в пустыню я все равно не прекратил. Просто не мог сидеть все время под землей. А друзей здесь у меня не было. Только в приюте — Хьютай и Найте. Здесь вообще нет детей, я был единственным, а здешняя жизнь сурова. Лишь когда мне исполнилось восемнадцать лет, я смог приехать в Товию. У меня все глаза разбежались! Я встретил там Хьютай… и потерял невинность.