Война в России и Сибири

Царь поприветствовал собрание, ему ответили низким поклоном. Он пожал руки генералам и, обратившись к солдатам, сказал: «Здорово, храбрецы». На что солдаты хором ответили: «Здравия желаем, ваше величество!» Их ответ невольно произвел впечатление, равно как и красочные костюмы и все блестящие церемонии царского режима, от которых ничего не осталось среди жути демократического безобразия.

Царь взял слово. Он был очень взволнован, замолкал, искал слова и привычным движением трогал нос. Его слушали в полном молчании. Все чувствовали, что вместе с этим человеком рушится целый строй; от царственной пышности, от веками выстраиваемой иерархии уже отказались с преступной легкостью.

– Мне трудно говорить. Я работал с вами полтора года. Но что поделать!

Помолчал и продолжал:

– По воле Господа и по моей собственной я должен вас покинуть.

Раздался стук, что-то упало. Молодой офицер из императорской свиты рухнул на пол. Следом второй потерял сознание. Третий разрыдался и был вынужден покинуть зал, чтобы нервозность не перекинулась на окружающих. За это время царь справился с нервами. Он заговорил гораздо тверже.

– Я благодарю вас за помощь, которую вы оказывали мне в моей работе. Я призываю вас продолжать работать во имя нашей любимой родины и бороться с врагом до тех пор, пока он не покинет пределы нашей дорогой России.

Он повернулся к плачущим солдатам и прибавил:

– Я благодарю и вас, мои храбрецы. Идите к вашим товарищам и передайте им мою благодарность.

Генерал Алексеев ответил на царское прощание деликатно и трогательной речью. Но все еще сопереживали словам царя. Русские, знавшие покой и счастье только под сильной рукой господина, добровольно отказывались от этого слишком слабого властителя, от набожного фаталиста, павшего под грузом сомнений и неуверенности. Авторитет его рода и короны вот-вот исчезнет, и бескрайней России нечем будет заполнить эту пустоту.

В глазах искренне огорченных, но пока еще ослепленных химерой революции офицеров царь уже был обыкновенным человеком с учтивыми манерами и благородными чувствами, истинным дворянином. Все склонили головы и с невольной слезой смотрели, как Николай II, божество, ставшее человеком, простившись с офицерами, с грустной улыбкой удалялся.

Уехав из Могилева, царь был окончательно обречен на полное одиночество[144]. Невероятные надежды, пробужденные немотивированным социальным переворотом у одних и трусость других, сделали отречение царя печальным и трогательным. Окружение, неразлучное с его императорским величеством в счастливые дни, оставило его в беде. Только князь [В. А.] Долгоруков поехал с царем в Царское Село. Другие свитские офицеры – [В. Н.] Воейков, [В. Б.] Фредерикс, [А. А.] Мордвинов, [А. Н.] Граббе, [К. А.] Нарышкин – остались в Ставке[145].

Глава IV. Генерал брусилов

Каменец-Подольск, июнь 1917 г.

Первые впечатления о новом командующем русскими армиями сложились в сентябре 1915 г. Он тогда командовал 8-й армией. Результаты прорыва в Галиции, в котором его армия принимала такое большое участие, были практически уничтожены вынужденным отступлением, оно велось очень разумно и в конце концов остановилось.

В операциях такого масштаба, как подобное наступление, а потом отступление миллиона человек по вражеской территории, народное воображение ищет кроме главного стратега еще и другие имена, и другие инициативы, желая объяснить их успешность. В облаке славы, какое окутывало армии старого генерала Иванова, стало мелькать имя Брусилова.

Ровно, маленький городок Волынской губернии, был тогда его резиденцией. Он принял меня в поезде, который являлся его постоянным местом жительства. Лицо Брусилова сразу же поразило меня необыкновенной живостью взгляда и насмешливой добротой, передо мной был аристократ и умница.

В Ровно между своими поездками по полкам я завтракал и ужинал с командующим и несколькими его приглашенными, среди которых был генерал Сухомлин, начальник штаба фронта, несколько генералов и два или три человека из самого близкого окружения.

Брусилов охотно участвовал в разговорах, всегда свободных и веселых, которые продолжались и после десерта. Он выслушивал критику, позволял себе противоречить, поощрял возражения. Любил в то же время подшучивать над своими гостями. Какое-то время мишенью его остроумных и беззлобных шуток был генерал [П. П.] Палибин, который охотно ему подыгрывал, веселя окружающих. Племянник генерала, юрисконсульт Палибин, с таким же добродушием унаследовал теперь деликатную роль дяди.

В голосе Брусилова часто звучали насмешливые нотки, которые он подчеркивал, чеканя слова. Среди достойных людей, каких я встречал в России, он был, без сомнения, одним из умнейших и, я бы сказал, «самым европейским», если бы не опасался задеть в нем настоящего русского патриота.