Война в толпе

Закончив обустройство исправительных учреждений — гаупвахты и комендатуры, заведя массу друзей в лице начальников тылов, складов и военторга, которым вечно нужна была дармовая рабочая сила, создав карательные органы в лице комендантской роты, службы ВАИ, и той же гаупвахты, я начал колонизовать окрестности, наводя там твердый уставной порядок и социалистическую законность. Район назывался Кармакчинский, но поселка с таким названием в природе не существовало. Данный факт вызывал удивление у казахов. Это было сделано с целью сохранения военной тайны и затрудняло привязку полигона к местности. Противник и вместе с ними финансовые органы вводились в заблуждение. Станция Тюратам не входила ни в какой административный район, а центром нашего был город союзного подчинения Ленинск. Я думаю печать с соответствующей надписью тоже у кого-то хранилась. Карамакчинский район официально не относился к местам с тяжелыми климатическими условиями. Доходило до маразма — две площадки, находившиеся на расстоянии трех километров имели разные льготы: на одной год шел за полтора, и это порождало лицемерие и двуличие, все «как коммунисты не могли быть в стороне» и просили их туда перевести. В конце концов власть сдалась и объявила район зоной стихийного бедствия. Все вопросы решали из Москвы, люди там никогда не бывавшие. Я быстро смекнул, что казахи, как и прочие граждане СССР, никаких прав не имеют и ограничены в передвижениях. Я мог позволить отдельным избранным семьям кочевать вокруг воинских частей, что давало им неоспоримые преимущества. С воинскими частями велся интенсивный обмен. Ценился брезент. Как-то с заправщика-цистерны с жидким кислородом скрали прорезиненный тент, нашли на юрте. Колеса для «ЗИЛов» и масло шли на машины совхозных бастыков. Солдаты тащили всевозможные предметы вещевого довольствия. Можно было видеть казашку, одетую в телогрейку с протравленной известкой надписью на спине «шестая рота». На почве обмена доходило и до злоупотреблений, вместо говяжьей тушенки неискушенным кочевникам подсовывали аналогичные по весу и внешнему виду консервы «щи-борщи». Казахи оберегали незаконно добытое имущество от моих набегов, закрывая его, даже ружья, в песок, подальше от юрты. Основным платежным средством у казахов была водка. Ценность последней особенно возросла в период «антиалкогольной» кампании, когда стали проводиться специальные рейды. Обычно водка хранилась в какой-нибудь мазанке на отшибе. Ящики прикрывала кошма, на которой возлежала какая-нибудь ветхая «апа», никаких иных функций по хозяйству она уже выполнять не могла, ей не доверяли даже внуков нянчить. Процесс обмена протекал примерно следующим образом: апа лежит на спине, со сложенными на груди руками, почти холодная.

— Апа, арак бар?

— Десять рублей, тебе много?

Апа из-под себя достает бутылку и лежит дальше. Когда вместо денег стали всучивать облигации, деньги брал сопровождающий. Все кочевники были прописаны в поселке Кармакчи, по улицам Абая, Кунанбаева, Момыш-Улы и Шевченко. Одна из них плавно перетекала в другие. Так как мазанки были построены в шахматном порядке, не зная казахского языка, разобраться было невозможно. Впервые, после покорителя Туркестана Перовского, я потребовал с местных документы, чем поверг всех в изумление. Казахов после войны никто толком не щемил. Любопытно, что их не ссылали. Казахстан и так был местом ссылки. Баев отправляли в города и там расстреливали. «Подбайков»[2] назначали председателями колхозов. Я даже видел пастуха с партбилетом. Подобная свобода — положить на власть — в тридцатые годы была невозможна. Даже во времена Сталина паспортов у местных не было, куда казах убежит в пустыне? Колхозы у казахов были не производственными объединениями, как у нас, — что там производить, — а сугубо территориальными. Свидетельства о рождении выдавались казашатам при поступлении в школы. Там бедных детей пробовали приучить сидеть за столом, они конечно разбегались обратно в кочевья. Но свидетельства выдавали всем. Беспаспортных волокли в комендатуру, на гауптвахту и кормили свининой. На третий день правоверный, как миленький, ел «шашка» с перловой кашей и, невиданное, впервые в жизни мыл полы. Если я еще скажу, что в политмассовое время они учили текст присяги и первые шесть статей устава внутренней службы, вы мне вообще не поверите. Не удивительно, что казахи живо интересовались, не привезли ли родственники его паспорт и ясак.

Нужно понять, что ясак — это не взятка, а ритуал с похлопываниями и пожиманием рук. Чем больше ясак, тем выше начальник. Любимые ханы накладывали такие подати, что случалось, оставались без подданных по вине чрезмерного усердия подчиненных, те просто вымирали.

Искусству обращения с восточными людьми меня обучил подполковник Абельгазин Карин Абельгазинович начальник штаба полка, в последствии военный советник президента Назарбаева. Гонял он меня немилосердно, да еще приговаривал:

— Можешь еще сказать «блад нерусский», но к утру чтобы было сделано.