Война в тылу врага

В те дни, когда мы повели решительное наступление на магистрали врага, фашистское командование не имело опыта и плана борьбы с диверсиями на железных дорогах. Охрана железнодорожного полотна была на первых порах недостаточной. Во второй половине августа 1942 года гитлеровцы поспешно организовали крупную карательную экспедицию. Три немецкие дивизии из числа следовавших на восточный фронт были высажены в Слониме и Барановичах. Тридцать тысяч солдат и офицеров начали прочесывать цепью леса с запада на восток.

Им удалось почти полностью разгромить еврейский партизанский отряд, обремененный семьями, базировавшийся в так называемых волчьих норах. Часть других партизанских подразделений, формировавшихся тогда в районе Ружанской пущи, разбилась на группы и двинулась на восток. Но в районе восточнее линии железной дороги Барановичи — Лунинец большинство этих партизанских групп присоединилось к объединениям Варвашени и Комарова и только небольшая часть их продвинулась в Любаньский партизанский район.

Пришлось основательно побегать от этой облавы и Антону Петровичу Брынскому.

— Товарищ комиссар у нас очень легок на побудку, — говорили мне о нем хлопцы. — Зато хорошо бегает по болоту и, где нужно, умеет правильно маскироваться.

Подрывные пятерки, рассредоточенные в различных местах, просачивались через немецкую блокаду и успешно продолжали свое дело. Цепи гитлеровских солдат не успевали удалиться и на десять километров от полотна, как позади них, на магистралях, с наступлением темноты снова гремели взрывы. Фашистские заправилы поняли, что и этот способ борьбы с крушением поездов не даст им нужного эффекта.

Тогда фашистское командование решило усилить охрану железных дорог. Сначала оно попыталось использовать для этого жителей окрестных деревень и обязало каждого крестьянина нести определенные повинности по охране железнодорожного полотна. На небольшой участок ставились два человека, им вменялось в обязанность патрулировать, чередуясь круглые сутки. Обходчики эти были безоружны, и в их обязанность входило только давать сигналы гитлеровцам в случае приближения подозрительных лиц к железнодорожной линии. Но мы быстро применились к новой обстановке. Наши люди заранее обрабатывали обходчиков в деревнях, и они либо не появлялись в назначенное время на своих участках «по болезни», либо под каким-нибудь предлогом стягивали стражу нескольких участков в одно место, оставляя нужный нам отрезок пути свободным для минирования.

Однако договариваться со сторожами не всегда было просто. Был на линии один такой обходчик — наши ребята так и прозвали его «клятой мужик», — к нему никак невозможно было подступиться. Не раз он отпугивал наших подрывников от линии, пронзительным свистом вызывая гитлеровскую вооруженную охрану. А однажды, внезапно появившись в сопровождении патруля, чуть не прихватил наших ребят на полотне. Бойцы отошли, отстреливаясь, а на оставленной под рельсами мине все-таки подорвался товарный состав: у борзого свистуна и охранников не хватило храбрости тут же разминировать путь. Они ушли отыскивать саперов, а поезд тут как тут.

Садовский послал Терешкова попытаться в последний раз добром договориться с «клятым». Зная за собой грех перед партизанами, страж этот избегал ходить по лесным дорогам один, а все больше отсиживался в деревне с немцами. Но ребятишки как-то рассказали Терешкову, что дядя Игнат пойдет в соседнее село к пану коменданту. Тут-то Терешков и подстерег сторожа на лесной дороге неподалеку от деревни.

Сторож, как завидел вынырнувшего из кустов парня с автоматом в руках, немедленно схватился за свисток.

— Не подходи, свистать буду, — предупредил он угрюмо.

Терешкову хотелось поговорить с дядькой в спокойной обстановке.

— Да я и не собираюсь к вам подходить, дядя Игнат. Зачем же свистеть? — мирным тоном сказал Терешков. — Мы с вами и так потолкуем.

— Не об чем мне с тобой толковать!

— Ну, это как сказать! А может быть, все-таки заболеете? А? — начал уговаривать Терешков. — И что вам за охота в ночь-полночь по линиям мотаться? Лягте себе спокойно и лежите дома. Супруга вам, может, горшок накинет на брюхо или компресс положит куда ни на есть.

Но «клятой мужик» не соглашался ни в какую.

— Мне, чать, жить не надоело, — упрямо твердил он. Козлиная бороденка его тряслась от страха, стоило Терешкову чуть шевельнуться.

Терешков ушел, не договорившись. Садовский решил встретиться с усердным стражем лично.

Черной ночью он со своими ребятами пробрался в деревню. Хату упрямого мужика «блокировали» Столь бесшумно, что хозяин очнулся лишь тогда, когда вооруженный автоматом Филипп Яковлевич крайне вежливо и тихо попросил его встать и побеседовать. Дядя Игнат начал с того, что поднял руки вверх, хотя никто его об этом не просил, и, признав стоявшего у двери Терешкова, всплакался:

— Да братцы ж вы мои, да отцы вы наши, да рад бы я душой вам пособить — немца боюсь, расстреляет!