Война в тылу врага

Таким образом, и этот фашистский прием провалился с позором. Едва ли не в каждой деревне у нас были свои люди, и это помогало нам при смелых действиях быть неуловимыми.

Вспоминается, как в одну из темных зимних ночей мы на восьми подводах въехали в деревню Годивля. Нигде не задерживаясь, подкатили прямо к окладу зерна. Старик, охранявший склад, был немедленно послан сзывать народ, а мы мгновенно сбили замки и забрали нужное нам количество хлеба. Колхозники, предупрежденные сторожем, сбежались к амбару. Бойцы широко распахнули двери: берите кто сколько хочет! Склад опустел в какие-нибудь полчаса, а мы, прихватив пару лошадей, скрылись.

Деревенская устная «газета» на другой день разнесла по округе слух, что через Годивлю проходила Красная Армия с танками и опустошила немецкие склады. Лепельское гестапо, несомненно, поняло, что это были мы и не на танках, а на санках. В Годивлю прибыл отряд карателей в пятьдесят человек. Наиболее рьяным «агитаторам» гестаповцы отсыпали гуммов (резиновых палок), потом собрали полицейских со всего района и, разбив их на несколько групп, бросились разыскивать нас по разным направлениям. Одна часть карателей напала на наш след и на другой день нагрянула в деревню Заборье, где мы также успели очистить немецкий оклад и провели остаток ночи у председателя колхоза Зайцева. Немцы кинулись прежде всего к нему.

Но Зайцев, как и его покойный брат, был человеком весьма сообразительным и находчивым. Он подтвердил, что в деревне были партизаны, взломали склад, забрали все зерно и, точно, ночевали у него, у Зайцева, и сам он целую ночь был под арестом, ему никуда не разрешалось выходить. «Что ж поделаешь против вооруженных людей с голыми руками?» — говорил председатель колхоза и обстоятельно описывал, сколько нас было и как мы были вооружены. Он преувеличил количество партизан по меньшей мере в десять раз и, будто бы не зная, что такое автомат и ручной пулемет, показывал, что у каждого партизана была короткая винтовка с толстым стволом и с кругом, а у каждой подводы стояло ружье на ножках со «сковородкой». «Подвод было сорок или пятьдесят, считать-то я не мог, до ветра выводили под оружием, — врал председатель колхоза, — говорят, в каждой хате человек по десять стояло. Уж вы будьте милостивы, добрые паны, не оставьте нас без защиты. Они, проклятые, в ночь вернуться к нам собирались».

Немцы проверили слова Зайцева кое у кого из колхозников. Все были так или иначе замешаны в разгроме склада, у каждого из них дома лежало по мешку-другому «немецкого» зерна, — и мужички врали с упоением: нету, дескать, от партизан никакого спасения, ночь на двор, и они во двор. И все, как один, просили: не оставьте, мол, защитой, ночуйте; да хозяйки, мол, уже растапливают печи, чтобы жарить и печь угощение. Фашистам стало не по себе от «русского гостеприимства», и они, отказавшись от обеда, ускакали в Волотовку. Однако и в Волотовке мы успели побывать и оставить свои инструкции. Председатель колхоза Азаронок нарисовал карателям ту же устрашающую картину, что и Зайцев, и так же стал упрашивать карателей остаться на ночь для защиты деревни от партизан.

Наступивший вечер не дал гестаповцам уехать, и они, продрожав всю ночь, не раздеваясь и не ложась, на заре убрались в Лепель. За все наши операции пришлось расплатиться бургомистру Демке и старшему полицейскому Мацыцкому. Вечером их видели в тех деревнях, где мы появлялись ночью, и оккупанты расстреляли их за связь с партизанами.

Мы советовали почаще жаловаться «панам», что от партизан нет житья. Председатели колхозов заявляли на нас жалобы фашистам не только по поводу тех коров, которых мы у них действительно брали, но и тех, что крестьяне резали и ели сами и с нашего разрешения относили на наш счет. У нас были прямо-таки артисты по части таких «заявов». И тут Зайцев отличался своим неподражаемым уменьем прикидываться простоватым мужичком.

Взяв добрый ком масла и ломоть «шпека», председатель колхоза ехал к немецкому коменданту, смиренно преподносил свои дары, долго и скучно расписывал «обиды», якобы чинимые деревне партизанами, и просил защиты. Нередко растроганный комендант объяснял жалобщику истинное положение дела. Он говорил, что подобных «заявов» поступает к нему так много, что решительно нет никакой возможности высылать по ним карателей и что никакого войска не хватает на этих проклятых партизан.