Война в Зазеркалье

– Ничего подобного там не происходило, – усмехнулся Смайли. – В ресторан, который вы имеете в виду, угодила бомба. И Томас Манн туда не заглядывал ни разу.

Но Смайли не ушел и после этого.

– У меня остались вопросы, – сказал он. – Вы мне так и не расскажите всего, верно? Но вопросов осталось много.

На Шефа в этот момент он даже не смотрел.

– Что на вас нашло, мой дорогой Джордж?

– Мы все отдали им на откуп и якобы даже помогли. С просроченным паспортом… С курьерской службой, которая бы им заведомо не понадобилась… С антикварной рацией… С документами, с данными о положении на границе… А кто подсказал Берлину прослушивать эфир и даже подбросил нужные частоты? Мы ведь сами снабдили Леклерка кристаллами, верно? Это тоже были акты христианского милосердия? Самого чистого и дурацкого милосердия?

Шеф был в шоке.

– На что это вы намекаете? Какое подлое коварство! Ни один нормальный человек не способен пасть так низко!

Смайли надевал пальто.

– Доброй вам ночи, Джордж, – сказал Шеф, а потом вдруг продолжил порывисто, словно охваченный эмоциями: – Доброго пути. Вот только не забывайте о разнице между нашими службами. Мы нужны отечеству! И не моя вина, что они никак не хотят признать поражение и сгинуть.

* * *

Наступал рассвет, но Лейсер не спал. Он хотел принять душ, но не осмеливался выйти в коридор. Он вообще не решался двигаться. Если его уже разыскивали, он знал, что не должен дергаться. Ему следовало уйти из общежития тихо, а не бежать из него сломя голову еще до восхода солнца. Никогда не беги, учили его, двигайся, слившись с общим потоком. Растворись в толпе. Он сможет уйти в шесть. Это было разумное время. Он потер подбородок ладонью, почувствовав острую грубую щетину.

Он был голоден и не знал, что делать дальше, но бежать не собирался.

Лейсер повернулся на постели, вытащил из-за пояса нож и поднес его к глазам. Его трясло мелкой дрожью. Лоб жгло, как в приступе начинавшейся лихорадки. Он смотрел на нож и вспоминал, как легко и непринужденно они обсуждали его: большой палец сверху, лезвие параллельно земле, предплечье напряжено. «Уходите, – сказал ему старик. – Вы либо плохой, либо хороший человек. И то и другое опасно». Как ему следовало держать нож, когда люди разговаривали с ним подобным образом? Так же, как когда он всадил его в того паренька?

Шесть часов. Он поднялся с кровати. В ногах ощущались тяжесть и напряжение. Плечи до сих пор болели от лямок рюкзака. Он заметил, что его одежда пропахла сосновой хвоей и заплесневелыми листьями, соскреб высохшую грязь с брюк и надел другую пару ботинок – с виду совершенно новую.

Потом он спустился вниз и стал разыскивать того, с кем следовало расплатиться. Новые башмаки поскрипывали на ходу. В холле сидела только старуха, перекладывавшая чечевицу из одной банки в другую и разговаривавшая со своим котом.

– Сколько с меня причитается?

– Нужно заполнить бланк, – сказала она зло. – Это первое, что с вас причиталось. Сразу по заселении.

– Уж простите меня, забыл.

Она оглядела его, бормоча ругательства, но не повышая голоса.

– Вы разве не знаете, что это запрещено – останавливаться на ночлег в городе и не регистрироваться в полицейском участке? – Она только сейчас заметила его новенькие ботинки. – Или вы такой богатый, что для вас правила не писаны?

– Простите меня, – повторил Лейсер. – Дайте мне бланк, и я заполню его сейчас. Я вовсе не богат.

Женщина замолчала, снова занявшись своей чечевицей.

– Откуда вы? – спросила она затем.

– С востока, – ответил Лейсер, хотя хотел сказать, что он с юга, из Магдебурга, или с запада, из Уильмсдорфа.

– Вам надо было отметиться вчера вечером, а теперь уже поздно.

– Сколько мне заплатить?

– И заплатить вы не можете, – ответила пожилая женщина. – Теперь уже не важно. Вы же не заполнили бланк. Интересно, что бы вы сказали, если бы вас поймали?

– Что провел ночь с девушкой.

– На улице пошел снег, – сказала старуха. – Не испортите свою новую обувку.

Ветер действительно носил в воздухе жесткие снежинки, которые собирались в трещинах между камнями мостовой, лепились к теплой штукатурке домов. Это был неуютный, бессмысленный снегопад – снежинки быстро таяли там же, куда падали.