Война в Зазеркалье

Утром они занимались шифрами. Роль инструктора взял на себя Холдейн. Он принес лоскуты шелка с напечатанными на них образцами шифра, которым будет пользоваться Лейсер, и наклеенную на картон схему соответствия букв цифрам. Схему Холдейн разместил на каминной полке, прислонив к мраморным часам, и принялся читать лекцию в манере Леклерка, но без свойственной тому излишней аффектации. Эвери и Лейсер сидели за столом с карандашами в руках и, следуя указаниям Холдейна, с помощью таблицы преобразовывали абзац за абзацем в колонки цифр, сопоставляя результаты с шифром на шелке и в результате снова получая текст, но уже связный и имеющий смысл. Этот процесс требовал скорее прилежности и усердия, нежели повышенной концентрации внимания, и потому Лейсеру, которому всегда хотелось выкладываться по максимуму, это занятие скоро наскучило. Он стал делать ошибки.

– А сейчас мы проведем шифровку двадцати групп на время, – объявил Холдейн и продиктовал с листа бумаги, который держал в руке, сообщение из одиннадцати слов, подписанное «Майская мушка». – Со следующей недели вам придется обходиться без подсказки. Я повешу таблицу к вам в спальню, и ее нужно будет заучить наизусть. Итак, начали!

Он включил секундомер и отошел к окну, пока двое его подчиненных лихорадочно работали за столом и почти в унисон бормотали ругательства, с трудом проводя элементарные подсчеты на лежавших перед ними листах бумаги. Эвери чувствовал, что действия Лейсера становятся все более хаотичными, слышал сдавленные вздохи и проклятия, замечал, с какой злостью сосед по столу орудует ластиком. Намеренно замедлив свою работу, он бросил взгляд через руку Лейсера, чтобы оценить, как продвигается дело у него, и заметил, что карандаш, зажатый в его руке, потемнел от пота. Не говоря ни слова, он подменил листок Лейсера своим. Повернувшийся в этот момент Холдейн едва ли успел это заметить.

Уже в самые первые дни стало очевидно, что Лейсер смотрит на Холдейна, как врач на слабеющего пациента, как священник на грешника. Действительно, было что-то устрашающее в человеке, который умудрялся извлекать столько сил из настолько пораженного болезнью тела.

Холдейн, в свою очередь, почти полностью игнорировал Лейсера. Он упрямо держался за свои привычки, ничем не нарушая хода собственной жизни. Не было кроссворда, который бы он не разгадал. Из города доставили ящик бургундского, разлитого в полубутылки, и он выпивал по одной за каждым приемом пищи, пока они прослушивали записи. Его отчужденность казалась столь полной, что, казалось, ему претит необходимость делить кров с этим человеком. Но странным образом, чем более Холдейн уклонялся от общения, чем отчужденнее держался, тем сильнее возрастало уважение к нему Лейсера. Руководствуясь какими-то своими, никому не ведомыми стандартами, он взял его за образец английского джентльмена, и любые слова или поступки Холдейна только укрепляли это восприятие.

Впрочем, и сам Холдейн несколько изменился. В Лондоне он ходил по коридорам департамента очень медленно, каждый раз словно выбирая надежное место, чтобы поставить ногу. Порой мелкие клерки и секретарши нетерпеливо толклись у него за спиной, но не отваживались обгонять. В Оксфорде он приобрел легкость походки, которая бы изумила его столичных коллег. Его сухая фигура словно вобрала в себя больше жизни. У него выправилась осанка. Даже его враждебность воспринималась как строгость командира, и только. Лишь кашель никуда не делся – это гулкое рыдающее буханье, казавшееся слишком громким для его узкой впалой груди. На его щеках порой играл болезненный румянец, который вызывал у Лейсера безмолвную озабоченность ученика здоровьем любимого наставника.

– Скажи, капитан действительно серьезно болен? – спросил он как-то Эвери, подбирая со стола один из старых номеров «Таймс» – любимой газеты Холдейна.

– Не знаю. Он никогда не говорит на эту тему.

– Вероятно, он считает такие разговоры неуместными.

Неожиданно его внимание привлекла газета. Ему бросилось в глаза, что ее даже не открывали. Только кроссворд на последней полосе был разгадан, а на полях виднелись набросанные карандашом варианты анаграммы из девяти букв, которая получалась, если все клетки заполнялись правильно. Изумленный, Лейсер показал газету Эвери.

– Он вообще ничего не читает, – сказал он. – Его интересуют только кроссворды и участие в конкурсе.

Этой ночью, когда они разошлись по спальням, Лейсер взял газету с собой, причем сделал это украдкой, словно она содержала некую секретную информацию, заслуживавшую пристального изучения.