Война в Зазеркалье

– Может, вы даже что-то услышите про одного человека, работавшего на станции, по имени Фритше. Благодаря ему мы узнали некоторые интересные подробности о ракетах, он сам потом куда-то исчез. Если у вас получится, конечно. Вы могли бы спросить на станции, назваться его другом… – Он секунду молчал. – Просто исчез, – повторил Леклерк – для них, не для себя и погрузился в свои мысли. Эйвери озабоченно смотрел на него, ждал, когда он продолжит. Наконец он сказал торопливо:

– Я сознательно не говорил о вопросах связи, давая понять, что инструктаж подходит к концу. Я полагаю, вы уже отработали это должным образом.

– Да, здесь беспокоиться не о чем, – сказал Джонсон. – Время передач ночное. Диапазоны частот не будут заняты. А днем он свободен, сэр. Мы замечательно потренировались, верно, Фред?

– Да. Замечательно.

– Что касается вашего возвращения, – сказал Леклерк, – будем действовать, как на войне. Подводных лодок больше нет, Фред; они не для такого дела. Когда вернетесь, тут же обратитесь в ближайшее британское консульство или посольство, назовите свое имя и скажите, что хотите на родину. Изображайте из себя оказавшегося в затруднении британского подданного. Инстинктивно я чувствую, что выбираться вам лучше тем же путем, каким пойдете туда. Если возникнут осложнения, не нужно тотчас идти на запад. Затаитесь на какое-то время. У вас с собой будет много денег.

Эйвери знал, что никогда не забудет то утро. Они сидели, развалясь за деревянным столом, как школьники в бомбоубежище на занятии по гражданской обороне, их напряженные лица следили за Леклерком, который в церковной тишине совершал литургию по обряду их веры и вздымал свою изящную руку к карте, словно священник – свечу. Все, кто был в комнате – и возможно, Эйвери больше, чем другие, – знали о той роковой черте, что лежит между мечтой и реальностью, между причиной и действием. Эйвери помнил, как говорил с дочкой Тэйлора, как выдавливал из себя наспех придуманную ложь перед Пеерсеном и британским консулом; он помнил те страшные шаги в гостинице, и теперь, вернувшись из своей чудовищной поездки, видел, как пережитое им превращалось в образы, которыми манипулировал Леклерк. И все-таки Эйвери – да и Холдейн и Лейзер-слушали Леклерка с благоговением, вероятно чувствуя, что вот именно так, в каком-нибудь далеком и волшебном месте, все должно происходить на самом деле.

– Извините, – сказал Лейзер, разглядывавший план Калькштадта. В этот момент он почувствовал себя увереннее. С тем же выражением лица он. наверно, показывал владельцу неисправность в машине. Станция, общежитие и церковь на плане были обозначены зеленым цветом; вставка в нижнем левом углу изображала железнодорожные склады и депо. Стороны света были отмечены по бокам: Западная перспектива, Северная перспектива.

– Что такое перспектива, сэр? – спросил Лейзер.

– Вид, направление.

– Зачем это? Зачем это на карте, скажите, пожалуйста?

Леклерк терпеливо улыбнулся:

– Для ориентации, Фред.

Лейзер поднялся со стула и стал внимательно разглядывать карту.

– А это церковь?

– Точно, Фред.

– Почему она обращена на север? Церкви всегда смотрят с востока на запад. У вас вход с восточной стороны, там, где должен стоять алтарь.

Холдейн наклонился, прижав к губам указательный палец правой руки.

– Это только схематическая карта, – сказал Леклерк.

Лейзер вернулся на свое место и сел, с особенно прямой спиной.

– Понятно. Извините.

Когда инструктаж закончился, Леклерк отвел Эйвери в сторону:

– Еще одна вещь, Джон, он не должен брать пистолет. Это не подлежит обсуждению. Министр был здесь непреклонен. Передайте Фреду.

– Что, нельзя пистолет?

– По-моему, можно нож. Нож – штука общего назначения; то есть, если что-то пойдет не так, мы всегда сможем сказать, что он общего назначения.

* * *

После обеда они прокатились вдоль границы – машину дал Гортон. Леклерк взял с собой небольшую пачку листков с заметками, которые он выписал из пограничного донесения Цирка, и вместе со сложенной картой держал их на коленях.

Вид самой северной части границы, разделившей Германию надвое, .может вызвать удивление. Разочарован будет тот, кто рассчитывает увидеть надолбы и внушительные укрепления. Местность, где пролегла граница, самая разнообразная: овраги, небольшие, поросшие папоротником холмы и дикий неухоженный лес. Большинство укреплений восточных немцев расположены в глубине территории, так, чтобы их не было видно с запада – только изредка разбудит воображение какой-нибудь выдвинутый вперед бункер, пустой сельский дом, разбитая дорога или наблюдательная вышка.

Западную сторону украшает символ раздела Германии – фанерная модель Бранденбургских ворот, нелепо торчащая на диком лугу. На изрядно пострадавших от ветра и дождя деревянных табличках – лозунги пятнадцатилетней давности. Только ночью, когда темноту разрывает луч прожектора и начинает обыскивать остывшую землю, холодеет сердце за притаившегося в поле беглеца – так замирает заяц и, будучи обнаружен, в ужасе срывается с места и бежит, пока не упадет без сил.