Война ведьмы

— Той зимой что-то вышло из глубины гор — что-то из черного сердца Тор Амона. Грим из Поросли стали сильнее, черная магия вела их и питала. Армии Дро не смогли устоять перед этой силой, и мой отец погиб, защищая последнюю башню. — Его глаза были полны слез и гнева.

— Мне жаль, — сказала Мишель, но даже в ее собственных ушах ее слова звучали глухо и плоско. — Ваш отец был великим человеком.

Но Тирус по-прежнему не реагировал на ее слова. Его история изливалась из него, словно ручей по сухому оврагу.

— В последнюю ночь перед его гибелью он отослал меня прочь с последними из Дро. Он знал, что погибнет на следующий день, и не хотел, чтобы наш род закончился. Если когда-нибудь будет шанс отвоевать наши земли и восстановить Северную Стену, один из рода Крови должен выжить.

Мишель знала, почему отец отправил Тируса прочь. Северная Стена была не просто холодной гранитной плитой. Некогда Мишель прижимала ладони к великой Стене, принося клятву верности Снежному Леопарду, отцу Тируса, королю Замка Мрил. Камень от ее слов потеплел, нагрелся и чуть не обжег ее ладони. Северная Стена была живым существом — и своими способностями ищейки Мишель даже почувствовала ее сердце. Сердце гранитного барьера было не в камне, а в человеке, которому она поклялась в верности — в короле Мрила. Они были связаны навеки. Кровь и Камень.

Она взглянула на Тируса. То была новая Кровь Стены.

— Так что я бежал, — продолжал он, едва не выплевывая слова, — оставив моего отца умирать под корнями Грим. Я бежал так быстро и так далеко, как только мог — сюда. Когда бежать стало некуда, мой гнев взорвался и не знал границ. Я позволил моей горячей крови кипеть на этих улицах и в этих холодных морях. Не все мои тогдашние дела были благородными или хотя бы добрыми. Ни один человек не мог встать у меня на пути. — Он хрипло засмеялся — ничего общего с его искренним смехом, звучавшим несколько минут назад. — После двух лет подобного неистовства моя кровь наконец остыла, и я обнаружил, что стал повелителем этих пиратов.

Он замолчал, поднял древний меч своей семьи и вложил в ножны. Молчание нависло над ними, словно четвертый собеседник.

Наконец Мишель заговорила.

— Я должна была бы быть там.

— Нет, — просто сказал он. Его глаза больше не были ни гневными, ни веселыми, просто усталыми. — Несмотря на свою внешность, ты не Дро.

Его слова причинили ей боль, но она не могла винить его. Хотя она никогда не слышала призыва идти защищать Северную Стену, она все же чувствовала себя так, будто предала свои клятвы.

— Почему вы оказались здесь?

— Потому что мой отец велел мне ехать сюда, — ответил он. — Поскольку он был Кровью Стены, земля говорила с ним и велела ему отправить меня сюда, чтобы почти десять лет томиться среди этих бессердечных людей.

— Но зачем?

— Ждать возвращения той, кто отдаст свою кровь во имя спасения Западных Пределов.

Мишель решила, что он говорит о Елене и ее кровавой магии. Предсказания вокруг девочки, похоже, множились с каждым днем, собираясь со всех земель Аласии.

Тирус взглянул на Мишель и разрушил ее предположение.

— Я прибыл сюда, чтобы ждать ту, кто одновременно и Дро и не Дро, ту, кто может изменять облик так же легко, как меняются времена года.

Сердце Мишель замерзло в груди.

— Я пришел сюда, чтобы ждать тебя.

Запинаясь, она выговорила:

— Н-но это невозможно.

— Ты — сайлуранка, — прямо сказал он, не обращая внимания на то, как она потрясена.

Джастон ахнул и вздрогнул в кресле рядом с ней.

— Вы с ума сошли, — сказал он. — Я знал Мишель с тех пор, когда она была…

Мишель положила руку ему на локоть и покачала головой, веля ему молчать и тем самым признавая правду в словах Тируса. Когда Джастон это понял, она увидела в его глазах не ужас, которого она ожидала, а просто обиду обманутого человека.

— Прости меня, Джастон…

Он стряхнул ее руку.

Мишель обернулась к Тирусу.

— Что вы ожидаете от меня?

— Что ты пойдешь со мной — обратно к Замку Мрил.

Шорох плащей сообщил о том, что у нее за спиной кто-то есть. Джастон обернулся, но Мишель — нет. Она знала, что этот шорох был сообщением об их присутствии. Дро умели двигаться беззвучно, как призраки. Трое женщин-воительниц, вероятно, стояли там все это время.

— Старые клятвы или нет, я не могу оставить Елену, — кратко сказала она.

Тирус улыбнулся, опять весь веселье.

— Я боюсь, что тебе придется это сделать, или ведьма, которую ты охраняешь, умрет. — Он встал, и она увидела гранит в его глазах. — Так сказала Стена.

Толчук беспокоился о матери. Она ушла не так давно, и он знал, что, имея дело с пиратами, лучше не спешить, но он не мог не тревожиться о ней. Он потерял ее, будучи еще младенцем, а потом снова обрел — только для того, чтобы увидеть, как она умирает. Теперь, когда она снова вернулась к нему, он боялся, когда она отходила от него даже на недолгое время или из-за самой суровой необходимости.