Война во времени

Выпрямился Саша. Не внешне — тут он и так подбородок задирал. Внутренне. Развернула плечи душа, «Варягом» несломленным уйти решила. На дно. Если придётся. Они, твари, надолго запомнят Сашку Гусева!

Наверх вы, товарищи, все по местам!

В таком настроении и застал его дедок, позже всех притащившийся на толковище. Зато разукрашен он был больше всех. Живописен был дедок, что уж там.

Весь в перьях.

В самом деле, что ли, индейцы от этих уламров пошли? Или просто мыслят все первобытные народы примерно одинаково?

Словом, были нанизаны разноцветные перья на перевязь из кожи, а перевязь эта, крепившись в виде повязки на лбу, спускалась затем до задницы. Как он сидел, интересно? Или поддёргивал её наверх, как девчонки юбочку?

Сквозь нос была продета палка. Ну, палочка.

На груди болталось монисто из большого количества разнообразных зубов. Или монисто — это когда с монетами? Ну, пусть будут бусы. А тогда как назвать ещё одно «украшение», висящее повыше, поближе к шее — верёвку с нанизанными на неё человеческими пальцами? Все — большие, приметил Сашка, которого, к собственному удивлению, даже не замутило при этом зрелище. Привык уже. На «украшения» вождя Яли по дороге насмотрелся…

Ну, размалёванное лицо в счёт не идёт. Они тут у всех размалёваны. Кроме женщин. У старикана разве что побогаче колёр, но в смыслах здешнего макияжа Саша ещё не разбирался. Хотя дед явно сообщал своими узорами что-то важное.

Впрочем, и так было видно, что этот аксакал тут в авторитете. То ли настоящий гросс-фюрер, то ли старейшина. То ли ещё кто. Во всяком случае, толпа стихла, когда дедок приблизился к центру экспозиции и воззрился на пленника.

Глаза у дедульки были тёмными и по-молодому острые. Ощущалось, что пальчики на верёвочке он не в лесу нашёл.

Сашка глаз не отвёл. Снова то же: чувствовал он, что опустит взгляд — тут ему и кирдык придёт. Если и не физический, то уж точно жизненный. В лучшем случае определят в чистильщики общественных нужников. Если тут есть общественные нужники.

Мысль почему-то развеселила, и Сашка неожиданно для самого себя ухмыльнулся. Забавная, должно быть, со стороны картина виделась: мальчишка дёрнул краем рта вправо, а дед в ответ повёл бровью влево. И вверх.

Но взгляд отвёл первым. Буркнул что-то вождю Яли. Тот переспросил. Последовал краткий диалог, после чего дедуган развернулся и потопал обратно. Толпа снова расступилась перед ним.

— Маленький-похожий-уламр, идти-сейчас-я-рядом, — промолвил присмиревший Яли. Подумал, глядя на мальчика и пояснил: — Хорошо.

В смысле, не приказывает, просит, понял Саша. Ну, что ж, сходим. Отступать некуда, позади Москва…

Повели его к тому большому чуму, что стоял возле центрального кострища. Гуськом — видимо, в соответствии со здешней иерархией — за ними последовало ещё трое воинов. Судя по количеству перьев — тоже в авторитете.

В чуме было полутемно. Свет проходил лишь из дырки в потолке. В остальном тут было пусто. Лишь вдоль стен незамкнутым в направлении входа кругом лежали шкуры. Места для заседающих, явно. Здешняя Госдума. А он тут зачем? Заслушать на заседании и съесть после третьего чтения?

Воины вошли, расселись. Саше места, естественно, не нашлось. Это было неприемлемо.

Как же всё-таки хорошо, что год назад у них дома установили кабельное телевидение! И как здорово, что за субботним обедом родителю любят посмотреть всякие документальные фильмы по каналу «Дискавери»! Ибо как раз недавно было одно кино. Про монголов. С исторической частью. Так там говорилось, что самое почётное место — напортив входа, а возле входа как раз всякие презренные низшие стоять должны. При той линии поведения, что избрал для себя Сашка, это было именно что неприемлемо.

Но что делать, было неясно. Подойти и занять оставшееся пустым место? Так оно было явно за стариканом, а он тут, возможно, местный святой. И уж во всяком случае — главный: его «кресло» находилось аккурат напротив входа. Займёшь его — и смертельно оскорбишь здешние обычаи. Убьют, и никакая наглость не поможет. Но и оставаться у входа нельзя.

Помогло наитие. «Индейцы» не сидели, обнявшись. И тесно прижавшись друг к другу — не сидели тоже. Тогда Сашка подошёл к вождю Яли и, сурово проговорив: «Саша — там (жест) — нет!», — попросту сел по левую руку от него. То есть между ним и пустующим местом деда, ибо Яли сидел по правую руку от того. Надо бы было ещё шкурку из-под вождя вытащить, но так далеко заходить Саша не рискнул. Просто сел по-турецки и медленно, со значением обвёл высокий ареопаг независимым взглядом.

Ареопаг, надо отдать должное, не шелохнулся. Лишь вождь Яли повернул голову, тяжело поглядел на мальчика и снова направил взгляд на шкуру, что прикрывала вход.

Через минуту… через очень долгую минуту напряжённого молчания чьи-то руки снаружи откинули эту шкуру, и в чум не торопясь зашёл давешний дедуля.

В руках он нежно нёс большую куклу…

* * *

Да нет, не кукла то была. Смешно представить себе первобытного деда, забавляющегося играми в «дочки — матери».

Когда старик приблизился, Саша разглядел.