Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Кроме того, такой подход позволяет уменьшить роль февраля и октября 1917 года в качестве поворотных точек. Каждый из сменявших друг друга политических режимов — как претендовавших на широкий «имперский» или «демократический» мандат, так и питавших лишь скромные амбиции власти на конкретной территории — сталкивался с одним и тем же набором принципиальных проблем. Проблема власти и контроля в этом смысле была вторична по отношению к задачам, создававшимся лишениями и бедствиями и неизбежно поднимавшим вопросы смысла и компетентности. Отвечая на вопрос о смысле, следовало как-то оправдывать чудовищные потери, лишь возраставшие по мере продолжения мировой войны и последующего кровопролития. Эти жертвы нуждались в объяснении. В глазах многих людей сама смерть, не говоря уже о миллионах искореженных жизней, требовала искупления и взывала к отмщению. Необходимо было преодолевать материальные лишения, доводившие население до отчаяния, и создавать механизмы, способные побороть сопровождавшее его чувство психологической и социальной незащищенности. Императивы власти, сопряженные со все более серьезным риском, требовали жестких форм социального контроля. Нужда и лишения оказались сочетанием, опасным и для индивидуумов, и для коллективов. 

II. Нужда и лишения как ключевая проблема

Нужда как основа военизированного насилия в революционной России коренилась в проблемах производства и распределения, отражавших в себе почти все аспекты российской политики после 1914 года и контекстуализовавших все возможные последствия краха царского режима. Хроническая нехватка любых товаров первой необходимости, сотрясавшая экономику страны задолго до февраля 1917 года, приняла особенно катастрофические формы в 1918–1922 годах. Причиной тому было множество хорошо известных факторов: потребности беспрецедентной по своим масштабам и размаху войны, к которой Россия была особенно плохо подготовлена; истощение резервных запасов, пущенных на удовлетворение военных и гражданских нужд; транспортный коллапс; перебои в производстве, вызванные волнами забастовок, локаутами, проблемами распределения и отсутствием сырья; сокращение числа рабочих рук в деревне; регулирование цен; ширившаяся практика реквизиций зерна и товаров, начавшаяся в 1915 году при отсутствии адекватного планирования; инфляционная спираль, поощрявшая тезаврацию; сокращение и полное исчезновение кредитного и инвестиционного капитала по мере ухудшения политического и экономического климата; рост затруднений при выплате заработной платы и капитализации готовой продукции; и, не в последнюю очередь, неизбежное распространение черного и серого рынков, которые сами себя подкармливали, сами служили источником насилия и ускоряли распад там, где у властей не имелось возможности к их обузданию^{55}.

С 1914 по конец 1916 года эти проблемы сказывались на стране не только в плане известного вопроса о легитимности царской власти, но и воздействуя на менталитет и наклонности многих солдат, крестьян, промышленных рабочих и их семей. Крестьяне и рабочие вступили в войну, принуждаемые к защите режима, со всей яростью обрушившегося на промышленные районы и деревню в 1905–1906 годах. Где еще в Европе важный промышленный район обстреливался правительственными войсками из пушек сразу же после издания манифеста, гарантирующего основные гражданские права, как происходило в Москве в 1905 году, и где еще бунтующих крестьян массами вешали по решению военного суда, как это делал «последний великий государственный деятель» страны Петр Столыпин? В среде солдат, из-за производственных и транспортных проблем с 1915 года вынужденных ходить в отчаянные атаки на вражеские позиции без адекватного вооружения и боеприпасов, нарастала ненависть как к офицерам-«аристократам», отдававшим им приказы, так и к режиму, его системе и его ценностям вообще. К августу 1915 года оружия не имело до 30 процентов русских войск, находившихся на фронте^{56}. Причину плохого снабжения искали в продажности и спекуляции, и часть этих обвинений была правдой. Гнев офицеров, видевших, как в 1915 году тысячи тяжелораненых вследствие нехватки транспорта днями лежали в грязи, не получая ни питания, ни медицинской помощи, несомненно, был лишь бледной тенью тех чувств, которые испытывали при этом зрелище рядовые^{57}.