Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

1924–1926 годы стали временем, когда правые силы взяли на вооружение уличные антиправительственные демонстрации, организовывавшиеся людьми, чье социальное положение и происхождение обычно заставляли их сторониться подобных методов. С декабря 1924 по июль 1926 года состоялось 185 таких манифестаций^{882}. Тот же импульс лежал в основе ряда организаций, демонстрировавших свою приверженность тем или иным формам военизированного насилия. Менее ясным остается уровень их склонности к реальному — в противоположность символическому — насилию. У нас как будто бы отсутствуют свидетельства о проявлениях других видов военизированного насилия — таких как поджоги, нападения и угрозы, регулярно практиковавшиеся итальянскими фашистами с марта 1919 года. Более того, группы, по крайней мере в принципе одобрявшие насилие, были намного малочисленнее организаций, ставивших перед собой цель защиты «победы» 1918 года, но не желавших даже в теории оказаться на стороне сил беспорядка. К 1927–1928 годам «Картель левых» распался, однако многие темы культурной демобилизации были взяты на вооружение новыми правоцентристскими правительствами. Бриан возглавлял Министерство иностранных дел вплоть до своей смерти в 1932 году, и политика разрядки в отношениях с Германией достигла наибольшего размаха уже после краха «Картеля». С военизированным движением было покончено, по крайней мере на время. 

Заключение

Французский контрпример позволяет выделить ряд факторов, подпитывавших военизированные движения и насилие в других странах. Во-первых, благодаря тому, что в 1920 году, на пике послевоенной социальной напряженности, реальная революция — в противоположность воображаемой — во Франции так и не состоялась, мобилизация среднего класса на защиту «национального дела» носила в первую очередь экономический и гражданский характер, не принимая насильственной, военизированной формы. Ровно противоположное происходило в то же самое время в Италии, где «красное двухлетие» (biennio rosso) осенью 1920 года ознаменовалось захватом заводов, и в Германии, где фрайкоры жестоко разгромили последние отряды «красной» милиции в Руре.

Во-вторых, военизированные организации практически не имели возможности подорвать монополию на применение силы или отобрать ее у победоносного Французского государства, обладавшего колоссальной военной и политической мощью. В 1920 году гражданские союзы являлись в лучшем случае полезным помощником государства и не претендовали ни на что большее. Демонстрации 1924–1926 годов не несли никакой угрозы общественному строю, так как и JP, и Faisceau оставались относительно малочисленными организациями. Несмотря на то что обе они старались привлечь на свою сторону ветеранов Первой мировой войны, тех было слишком много для того, чтобы встать под какое-то одно знамя — насчитывалось около 3 миллионов ветеранов, входивших в те или иные ассоциации. Опять же, здесь виден заметный контраст с другими странами, где государство утратило значительную часть своей власти и где поражение либо отказ признать его делали политическую власть яблоком раздора, которое доставалось самым сильным вооруженным группировкам, нередко апеллировавшим как минимум к одной из разновидностей течений в ветеранской среде.

В-третьих, благодаря крепкой политической культуре французской парламентской республики трехсторонний конфликт между фашизмом, коммунизмом и демократией протекал на обочине французской политики и нередко приобретал налет зарубежной экзотики (так, JP старательно открещивались от каких-либо сопоставлений с итальянским фашизмом). Это, в свою очередь, сужало политическое пространство, в котором одна из сил могла бы заручиться военизированной поддержкой против оппонентов или против парламентского режима. Правда, стремление правоцентристов монополизировать «победу» и «национальные» интересы позволило оказывать давление на левое правительство как в парламенте и в печати, так и посредством уличных демонстраций. Однако неоднозначное отношение самих JP к подобным методам (в отличие от намного более четкой позиции Faisceau) демонстрировало, что даже в этом отношении возможности для выступлений военизированной организации против государства — в противоположность коммунизму и угрозе «революции» — были незначительными.

В-четвертых, почти полное отсутствие межэтнических и приграничных трений еще сильнее ограничивало проникновение военизированной политики в национальную жизнь. Правда, мнимая неспособность «Картеля» добиться единства мнений по вопросу об Эльзасе и Лотарингии, усилившая движение за автономию Эльзаса, в глазах JP и FNC служила еще одним подтверждением того, что «Картель» не в состоянии защитить победу 1918 года. Но это был мелкий вопрос по сравнению с последствиями перекройки границ в других регионах.