Война все спишет

Я не военный теоретик, я сидел на наблюдательном пункте и видел своими глазами, какими смелыми и, видимо, умелыми были наши офицеры и солдаты, какой беззаветно храброй была пехота, как, невзирая на гибель своих друзей, вновь и вновь летели на штурм немецких объектов и безнадежно погибали наши штурмовики, и мне ясна была подлость формулировок Верховной ставки, мне ясно было, что разведка наша оказалась полностью несостоятельна, что авиация наша, погибая, уничтожала цели-обманки, что и количественно и качественно немецкая армия на этом направлении во много раз превосходила нас, что при всем этом и первый и второй приказы о наступлении были преступны и что преступна была попытка ставки Сталина свалить неудачи генералитета и разведки на замечательных наших пехотинцев, артиллеристов, танкистов, связистов, на мертвых и выживших героев.

Всё это наверняка понимали и Сталин, и Жуков, и Черняховский, угробили несколько десятков тысяч людей, но при общем наступлении 1944 года наш оставшийся на важнейшем направлении фронт должен, обязан был переходить в наступление, ошибка должна была быть исправлена не смертью и кровью ослабленных подразделений, а стратегией и тактикой штаба Главнокомандующего.

И вот началось. Каждую ночь по Минскому шоссе и по всем параллельным большим и малым трактам и проселочным дорогам из резерва Главного командования двигались свежие новые корпуса, дивизии и бригады, тысячи танков и самоходок. На доджах и студебеккерах, полученных по лендлизу, десятки тысяч вооруженных автоматами, пулеметами и минометами частей, колонны катюш, бесконечные колонны машин с боеприпасами и продовольствием, хлебом, крупами, комбижиром и американской тушенкой. Непрерывный ночной гул днем замирал и сколько я ни смотрел, ничего вокруг не было видно.

24 июня началось новое наступление. Я сидел в закопанной в землю машине перед топографическими картами от Смоленска до Кенигсберга.

Принимая и передавая лаконичные непонятные мне телефонограммы, я на этот раз чувствовал, что повторения того, что было, не будет, что впереди Берлин, Кенигсберг. Всё было грандиозно. Немецкие армии были окружены, а мы пошли вперед, вошли в Восточную Пруссию. Мы шли вперед, а несколько десятков тысяч окруженных нами и сдавшихся немецких солдат и офицеров прошли по Москве, по Садовому кольцу.

“Лейт-ту Рабичеву Леониду Николаев...

В приказах Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина личному составу соединений и частей нашей армии, а следовательно, и Вам за отличные боевые действия объявлена благодарность...

4. За овладение столицей Советской Белоруссии городом Минск (Приказ № 99 от 3 июля 1944 года.)

5. За овладение городом Лида — важным опорным пунктом немцев на Гродненском направлении (Приказ № 115 от 16 июля 1944 года).

6. За форсирование реки Неман (Приказ № 140 от 31 июля 1944 года).

7. За прорыв долговременной глубоко эшелонированной обороны немцев в Восточной Пруссии, вторжение в пределы Восточной Пруссии (Приказ № 205 от 30 октября 1944 года).

Поздравляю Вас с получением благодарностей...

Командующий артиллерией гв. генерал-майор Семин

Деревня Старая Тухиня,

печные трубы и воронки.

Начальник пишет похоронки

 и танков, вроде стай ворон,

скелеты.

Тут Наполеон стоял,

 как мы с тобою ныне.

Зеленый холм, сгоревший дом,

улыбка в зеркале кривом.

Я с коммутатором в машине,

а ты при штабе полковом.

Квадрат “2-10” (На Петровке!),

“3-45” (На Земляном?)

Ты с Верхней Масловки,

а я с Покровки — значит, рядом жили...

Озера, звезды и поля.

Телефонисточка моя,

так мы и не договорили.

На семь месяцев вперед, а потом на пять назад. Пишу на больничной койке в госпитале № 3 и спешу зафиксировать, чтобы не забыть, внезапно возникающие из подсознания события шестидесятилетней давности.

Хронология потом. А нужна ли она?

Полевая почта