Война за империю

— Нет, это вы ее недооцениваете. Сколько раз Британию ставили на грань поражения? Сколько раз праздновали скорую победу? И где сейчас эти победители? Островитяне сильны и упорны, это факт, который оспаривать и недооценивать глупо. И если у нас есть возможность добить их, этот шанс нужно поймать и держать крепко! Очень крепко!

— Как же все-таки у вас силен комплекс поражения…

Сталин ушел в кресло как подводная лодка на глубину, укрылся в тени, только трубка торчала подобно перископу.

— Что? — не понял Шетцинг.

— Я сказал: как же у вас сильна память о поражении в той войне, — повторил Сталин. — Сказал бы сразу, что у вас очень сильна военная партия. Особенно теперь. После победы. Военные требуют продолжения и новых побед. Учитывая, что у вас в Германии каждый ребенок воспитывается в памяти английского ограбления, не удивительно, что тебе нечего им противопоставить. Абсолютная власть бывает только в сказках.

Шетцинг помолчал, собираясь с мыслями. Долго. Сталин все так неподвижно сидел, лишь тонкий призрачный дымок вился над креслом.

— Не без этого, — наконец согласился Шетцинг, — не без этого. Мои военные доставляют много проблем. Особенно сейчас. Но в этом вопросе я с ними полностью солидарен. И как политик, и как человек. Я помню то время, когда все начиналось. Наши блестящие победы, штурм Парижа… Перед нами лежал весь мир, а британцы в панике бегали по своему жалкому островку. А через несколько лет я подыхал в госпитале, где не было даже бинтов, и сгнил бы общей могиле как все, кто был рядом со мной… Если бы моя мать не продала последние ценности, чтобы купить на черном рынке лекарств. А я прятал их, приматывая к телу тряпками, и спал с ножом в руке. Потому что по ночам ко мне сползались со всей палаты, чтобы отобрать драгоценные склянки. И я дрался с ними насмерть! Ты когда-нибудь видел, как дерутся увечные солдаты, которые от слабости уже не могут ходить?!

Увлекшийся Шетцинг осекся, вспомнив, что его собеседник прожил бурную жизнь и наверняка видел вещи куда более страшные. И продолжил уже ровно и спокойно, но с непоколебимой внутренней убежденностью:

— Если уж нам снова выпало сойтись с ними, мы не дадим этому повториться. Мы не дадим им подняться снова. Я не дам им подняться снова.

— Красиво сказал, — усмехнулась тень в кресле, трубка на мгновение вспыхнула ярким угольком. — Красиво. А теперь я спрошу простой вопрос. Ты знаешь, сколько англичане делают самолетов? Если ты забыл, или у тебя не очень хорошие шпионы, я подскажу. От трехсот машин в месяц. Считай. У них уже есть почти два месяца передышки, это шестьсот машин. Еще минимум месяц вам понадобится для того, чтобы реорганизовать войска и подготовить вменяемый план. Девятьсот машин. Потом отовсюду полезут несвязанные концы и нерешенные задачи, вопросы. Про которые забудут поначалу, в запале и горячке. Еще месяц как самое меньшее. Тысяча двести машин. Дай бог, хоть я и материалист, чтобы вы уложились в пять месяцев всего. Это даст англичанам от полутора до двух тысяч самолетов в строю. Самое меньшее. Пролив широкий, высадка будет трудной, сильной артподдержки атакующей группировки не создать. Значит, большую часть огневой работы будет делать авиация. Значит, нужна авиагруппировка превосходящая английскую в разы.

— У нас больше самолетов, гораздо больше, — коротко сказал Шетцинг. — Мы задавим их числом.

— Больше, — согласился Сталин. — Но не кратно, не настолько, чтобы задавить их быстро. И это еще не все. Для победы нужна чистая зона высадки. А в первые же часы англичане поведут к ней все, что способно держаться на воде, чтобы разнести плацдарм с моря. Английский флот все еще сильнейший в мире, и даже объединенный флот Союза и Германии его не разобьет. Значит, чтобы не пропустить их, снова нужно много самолетов, теперь еще и в поддержку нашим кораблям.

— Поэтому нам нужны вы.

Шетцинг сел, закинул ногу на ногу, обхватил длинными тонкими пальцами колено. Пристально, не мигая, взглянул в лицо Сталину.

— Я изложил нашу позицию. Вы поможете?

Сталин встал, чуть потянулся одними плечами, как большой горный кот. Прошелся вдоль вагона, Шетцинг неотрывно следил за ним.

— Нечестно, камрад Рудольф. Нечестно, — сказал Сталин, в пол — оборота к немцу. — Давление военных — это проблема. Но это решаемая проблема. Тем более, что у нас есть хороший опыт решения таких… проблем. И у нас, в Советском Союзе, и у вас, в Германии. Неужели вы так ничему не научились, после тридцать пятого года? И тридцать девятого тоже? У тебя может не хватить сил, понимаю. Но твердолобость ваших военных… и ваши немецкие комплексы становятся нашей бедой. Советской бедой. В одиночку вы Англию не сломаете. Побьете — может быть. Но не победите. То, что вы хотите — возможно только с нами. Значит, ваше поражение вполне может стать нашим общим поражением. Советскому Союзу такие военные… приключения… не нужны. Совсем не нужны. Это шантаж. Нечестно. Не по союзнически.

— Вы отказываетесь? — коротко спросил Шетцинг.

Сталин глубоко затянулся, проводил взглядом сизый дымок.