Война за империю (СИ)

Впрочем, кто знает… когда в один день убивают президента и ранят вице-президента, все возможно. Люди в сером смотрели на Питера с подозрением, но в целом достаточно нейтрально, не мешая его терпеливому ожиданию почти у самой палаты, где временно разместили вице-президента Франклина Рузвельта. Кто мог отдать такой приказ о внимании к персоне Шейна, Питер даже не пытался угадать. И коротал ожидание в обдумывании простого вопроса — зачем сильные мира сего неожиданно призвали незаметный винтик государственной машины. Это было непонятно, странно и потому весьма … угрожающе. Особенно в свете предшествующих событий.

— Пожалуйста, пройдите за мной.

Рядом материализовался очередной 'серый', с видом безучастным и одновременно требовательным. Шейн стоически перенес очередной обыск, в ходе которого остался без наручных часов и маленькой металлической расчески. Наконец, широкие двери палаты приоткрылись перед ним, лишь на одну створку и самую малость — ровно настолько, чтобы протиснуться боком. И закрылись сразу же за спиной с глухим похоронным стуком.

В обычное время здесь, вероятно, размещалось не менее пяти человек, но сейчас все кровати и прочее 'лишнее' оснащение было вынесено. Большая белая комната всецело принадлежала лишь одному пациенту. Шейн мимоходом удивился — куда делся многочисленный штат, всегда сопровождавший вице-президента? Секретари, стенографисты, курьеры и прочие. Но затем все сторонние мысли вылетели из головы.

Франклин Рузвельт лежал под одеялом, вытянув руки вдоль тела. Кисти, высовывающиеся из рукавов пижамы, казались бледными до прозрачности. Голова его покоилась на двух подушках, а взгляд был устремлен за окно, туда, где угадывалась в сумерках сине-серая полоса Ист-Ривер. Шейн помялся у входа с непривычной для себя робостью, думая, что ему делать дальше, но долго гадать не пришлось, пациент сам обратил на него внимание.

— Проходи, мальчик мой, — с неожиданной, почти отеческой теплотой сказал вице-президент. Голос его был тих и надтреснут, в нем отчетливо слышался легкий хрип, но речь все равно казалась тверда и уверенна. — Здесь стул, садись. Поговорим.

Шейн сел на предложенный стул, металлический и неприятно холодящий даже сквозь одежду. Невольно отодвинулся чуть подальше от стеклянной тумбы с какими-то очень неприятными на вид инструментами.

— Времени мало, — сказал вице-президент. — Скоро я окончательно выйду из строя, до утра самое меньшее… Поэтому если хочешь что-то спросить — говори сейчас.

Шейн стиснул зубы, чувствуя, как сводит спазмом челюстные мышцы. Сейчас или уже никогда… И Питер решился.

— Мой отец учил, что все неясные вопросы надо прояснять, а у нас такой вопрос имеется, — сказал он так, чтобы собственный голос звучал твердо и жестко. Получалось не очень хорошо, но Питер старался. — Я вел переговоры с ирландцами, провел их относительно успешно, Галлоуэй отправил в Штаты своего человека с наказом не допустить его возвращения. И теперь Гарольд Ходсон убит

— Трагическая потеря.

— Стрелок, убивший президента, застрелен. Но его уже опознали, — тщательно подбирая каждое слово, вымолвил Питер. — Это ирландский террорист и социалист.

— Неисчислимы и коварны происки мирового коммунизма, — заметил вице-президент. — Думаю, что мои неудавшиеся убийцы так же были наняты красными. Мы не будем этого слишком явно афишировать, такие жесткие обвинения следует очень тщательно обосновывать, но каждый желающий — узнает.

Шейн долго собирался с силами, чтобы произнести следующую фразу, понимая, что после нее дороги назад уже не будет.

— Вы меня использовали, — сказал он. — Я был уверен, что все эти переговоры для того, чтобы подготовить ирландское подполье к возможной оккупации. А вы… вам всего лишь нужен был стрелок со стороны, снайпер, чтобы…

Шейн умолк, подумав, что выражение 'всего лишь' несколько неуместно. Питеру захотелось прокричать прямо в лицо калеке, что его, Питера Шейна, верного бойца, солдата Америки, превратили в обычного посредника для заказного убийства.

— Теперь я соучастник… — тихо проговорил Шейн. — Соучастник убийства президента Соединенных Штатов…

— Мы с Гарольдом искренне уважали друг друга, но наши разногласия оказались непреодолимы. И уважение к уму и талантам оппонента только укрепляло понимание того, что конфликт уже не может быть разрешен… конвенционными методами. Удивительное совпадение, что все пришлось на один день — и его… действия, и мои. Судьба иногда проявляет своеобразное чувство юмора…

Вице-президент говорил очень ровно, лишь замедленный темп речи и лихорадочный блеск в расширенных зрачках указывали на то, что оратор не стоит за кафедрой, а лежит на больничной койке. И тон, смысл его слов… так говорят если не с равным себе, то, по крайней мере, с достойным настоящей откровенности.

— Мы с ним оба стоили друг друга. Только у меня получилось, а у него… почти получилось. Расстрелянная из пулеметов машина и две пули у меня в ноге — малая цена за … мою победу в нашем затянувшемся диспуте. Но, как я понимаю, тебя сейчас беспокоит в первую очередь собственная судьба.

— Да.