Война за империю (СИ)

— Вот и хорошо, товарищ полковник, старший наставник по тактической подготовке, — вернул шпильку Шанов. — Я за вами. Приказ сверху — доставить в кратчайшие сроки.

Солодин едва не спросил, зачем и к кому, но поймал и удержал вопрос уже буквально на кончике языка. Если не сказали сначала, то спрашивать было бессмысленно. Не в узилище, и ладно, а там видно будет.

— Машина ждет у входа, — продолжал меж тем Шанов, — сейчас к вам домой, наденьте парадную форму, потом на поезд, он через сорок минут.

* * *

Солодин любил поезда, еще со времен далекого детства, переняв эту любовь от отца, начальника станции. Выращенный в вдовцом-одиночкой, Семен отказывался понимать, как можно не любить железную дорогу, мелодичный пересвист маневровых, солидный басовитый перелязг стрелок и сцепок, гостеприимные объятия вагонов. Ритмичный стук колес его не отвлекал, но наоборот, успокаивал, приводя в порядок и выстраивая в правильном порядке мысли.

Да, поезда и железная дорога — это было надежно, предсказуемо и в общем очень хорошо. Даже кипяток из поездных титанов имел совершенно особый привкус дороги, путешествий и новых впечатлений. В поездах Солодин пил только его — горячую, обжигающую воду, прогревающую тело до самых пяток. Не изменил обыкновению и на этот раз.

Вагон оказался из новых, немецкой поставки. Больше пластмассы, больше строгой геометрии, больше света и пространства, все в светлых приятных тонах. Но гораздо меньше домашнего уюта, который Солодин ценил, как человек с большим опытом путешествий.

Вот так функциональность и экономия наступают на патриархальность, подумал он, прихлебывая из стакана в ажурном подстаканнике и незаметно наблюдая за Шановым. Тот сидел неподвижно, смежив веки, и, по-видимому, спал или дремал. Багаж у него оказался так же скуден, как и у самого Солодина — фибровый чемодан средних размеров. Да, штабист запомнился инженеру человеком резким на поступки и легким на подъем.

Шанов… Давно пропавший, почти забытый, а потом снова волшебным образом воскресший…

Про него рассказывали многое, и сложно было определить, чего больше в этих историях — удивительной правды или причудливой легенды.

Летом двадцать третьего в 'Новосибирскую артиллерийскую школу', предтечу будущего знаменитого училища, пришел худой, как скелет, парень лет семнадцати. Он неспешно и уверенно прошел в приемную и коротко сообщил, что теперь будет здесь учиться, потому что стране нужны хорошие артиллеристы. Документов у парня не было никаких за исключением мятого бумажного листка, разваливающегося по сгибам, с размытой печатью и смазанным текстом. Документ был выдан походной канцелярией семнадцатого Летучего отряда Завесы, прикрывавшей восточную границу СССР. Согласно бумаге, молодой человек именовался Боемиром Шановым, имел сугубо пролетарское происхождение и последние три года вел богатую событиями жизнь. Был оружейником отряда, порученцем при командире, дозорным и даже разведчиком.

Парень 'пролетарского происхождения' расколол, как орех, стандартный экзамен, включая внеплановую алгебраическую задачу, и был зачислен. Учеба пролетела как на одном дыхании. Шанов не обладал выдающимися талантами, но явно получил хорошее школьное образование и обладал дьявольской работоспособностью. Служба его началась и проходила так же ровно и упорядоченно, как учеба. Легкий на подъем, без семьи, артиллерист поездил по всей стране, побывал даже на учебе в Германии. Везде держался одинаково — спокойно, чуть отстранено. Вел жизнь аскета и трезвенника, тратя деньги лишь на привычный набор литературы — война и классики марксизма-ленинизма. Делал грамотные и полезные, но в целом, безликие доклады на положенных собраниях, одобрял нужные решения партии, сдавал все взносы.

Любой другой на его месте стал бы предметом насмешек, но только не Шанов. Во всем, что он делал, не было ни капли наигранности или показной театральности. Шанов никогда не притворялся. Так он и шел, день за днем скромно и беззаветно служа коммунистической идее, не ища ни похвалы, ни награды, сопровождаемый насмешками одних и сдержанным уважением других. Безразличный и к тому, и к другому.

Жизнь Шанова полностью и бесповоротно изменилась после курсов в Бонсдорфе, откуда он отправился в Китай. Там артиллерист оказался в самой гуще осады Сяолинвэя, которую пережили только восемнадцать человек из почти восьми десятков русских и немецких инструкторов. Все участники знаменитого побоища получили полной мерой честно заслуженные награды, почет и уважение благодарного отечества. Кроме Шанова, которого по неизвестной причине обошли всеми отличиями и едва не отправили под трибунал.