Встретив решительный отпор особист пошел на попятную. Идти на теоретический спор с человеком, по слухам, берущим томик избранных сочинений Ленина даже в полет, не хотелось. А Минин, если ему сильно досадить, мог осложнить жизнь неслабо.
— Ну, раз такое дело, Паш, помогу, конечно. Поговорю с хлопцами про отношение с мирным населением. Если не возражаешь, сейчас прямо и пойду. Готовиться, — миролюбиво сообщил особист.
— Договорились. А я пока документами займусь.
Когда тот вышел, Минин хитро усмехнулся, пробормотал себе под нос 'не на того напал' и еще раз позвал повара. Тревоги реальные или мнимые его сейчас не волновали совершенно, да и естественной для многих неприязни к 'бойцам невидимого фронта' он не испытывал. Как говорили немцы, 'Jedem das Seine' — каждому свое. Чекистскую работу тоже кто‑то должен делать. Пускай командир о повышении думает, а особист врагов ищет. Лично его в нынешней ситуации устраивало решительно все.
Время шло к обеду. Есть после целых трех завтраков не хотелось. Болела поясница — вчера ближе к вечеру, но еще по светлому комполка устроил своим пилотам очередную потогонку с подъемом по тревоге, раздачей заданий эскадрильям и учебными боями. В противники Минину попался капитан Белоярцев, лучший пилотажник полка. Не смотря на предупреждение, двое сразу оказались сбитыми и получили команду возвращаться на землю. Пришлось вертеться как белке в колесе, уходя от атак сразу четырех истребителей. Пару раз яки звена Белоярцева выходили в хвост, но, по мнению командира, замполиту удалось уйти. После полета ему пришлось идти, сдерживая дрожь в напряженных от перегрузок ногах. Летая на задания, Минин прекрасно понимал пилотов, идя им навстречу в случаях, когда требовались усиленное питание и дополнительный сон.
На территории части царили покой и порядок. Подумав, Минин решил заглянуть к техникам. Побродил среди стоящих в капонирах яков. Поговорил с оружейниками. Тишина и порядок. Даже захотелось прилечь и поспать. В самом деле, что такого может случиться? Замполит вспомнил услышанное где то: 'Никакого самоуспокоения. Затишье — верный признак бури'. Хорошо конечно, если он ошибается. Но лучше перестраховаться. Одернув гимнастерку, Минин, уже совсем иным человеком решительно зашагал к штабу.
Первым делом он вызвал комэска — один капитана Белоярцева, того самого, что едва не прижал его в учебном бою.
— Алексей, как дела в эскадрилье?
— Да вроде бы все в порядке. Я тут вас сам искал…
— Как думаешь, нынешняя тишина сколько продлится?
Вид у комэска — один был удивленный. Минин истолковал его по — своему.
— Расслабились мы, Алексей. А ведь война не закончилась. Если прилетят англичане, что делать будем?
— Прятаться, — честно ответил Белоярцев, предварительно оглянувшись и убедившись в отсутствии лишних ушей. — Я за этим и шел. Только что по полосе вестовой бегал, вас искал. У нас с постами ВНОС связь и так плохая, а сегодня будет вообще через то самое место, они там какие‑то кабели меняют. Сидим почти на самом берегу. Если кто появится, в небо подняться не успеем.
— ВНОСа нет, это плохо… Это, как сказал бы товарищ Ленин, архискверно… Полк без командира и без оповещения, не к добру. Тогда сделаем так. Пока Миргородский в отъезде, ответственность за полк лежит на нас. Ты готовь эскадрилью к вылету, пускай парни у самолетов подежурят. А я приведу в готовность остальных. Если что случится, взлетаешь первым. Головин и Бортников тебя поддержат. Что скажешь?
— Решать вам. По — моему тишина сегодня будет. Но если готовится к чему‑то, то лучше всех у кабин посадить. Чтобы полк разом поднять. Даже если ничего не случится, очередную тренировку устроим.
— А завтра полк ляжет по койкам, и все дружно будут жаловаться, что косточки у них, видите ли, болят, — забрюзжал Минин. — Но дело говоришь. Так и сделаем.
Пилоты с умеренно беззлобным ворчанием выбирались из палаток, досадуя за прерванный послеобеденный сон, о котором совсем недавно им не приходилось и мечтать. Про причины тревоги никто не спрашивал — случись что серьезное, руководящий состав стоял бы на ушах… Сколько там у нас норматив на приведение эскадрильи в боевую готовность? Давай, доказывай, что в размазню не превратился. Расположившись в тени своих машин, летчики приступили к самой томительной процедуре — ожиданию. Довольный принятыми мерами Минин облачился в летную куртку, положил шлем на колено, счел себя снаряженным к любым испытаниям и, достав неизменный томик Ленина, приступил к неспешному, вдумчивому чтению.
Прошло часа два. Взгляд замполита отмерял строчки и страницы, тихо шелестели равномерно переворачиваемые страницы. Пригревало весеннее солнце. Свиристели какие то местные сверчки. Пилоты дремали на вытащенных прямо к машинам топчанах и раскладушках, лениво и вполголоса поругивая начальство, подменившее дрему в комфорте дремой в полевых условиях, причем без повода и пользы. Те, кто постарше, для порядка давали молодежи укорот, рассказывая, в каких условиях доводилось работать в Испании, Китае или хотя бы совсем недавно, под Руаном.