Война за океан

— Простите меня, Геннадий Иванович, — заявил Чихачев, — но стоит ли нам вмешиваться в семейные дела гиляков? Люди утомлены. Всем предстоят тяжелые и далекие исследовательские экспедиции, о которых мы только что говорили. А ведь все это дело с женой Таркуна далеко не политическое, и оно может затянуться.

Офицеры экспедиции открыто высказывали свое мнение, им разрешалось опровергать своего начальника. Он сам требовал говорить все прямо.

— Как же вы предлагаете действовать?

— Я полагал бы, что это все решится со временем само собой, будет достигнуто средствами просветительскими. А мы должны действовать в главном направлении и не разбрасываться.

— Как бы ни были хороши средства просветительские, Николай Матвеевич, но положиться лишь на них я не могу-с. Я облечен властью и несу ответственность. — Невельской стал заикаться от волнения. — Одной баней ограничиться не с-смею! Мы их б-будем мыть и дарить им белье, — он взял мичмана за пуговицу, — крестить, д-давать рубахи, а их будут избивать, рвать наши подарки и красть у них жен? Слыхали его рассказ, почему разорвали на нем русскую рубаху? Именно политическое действие!.. Посягательство на семью дружественного нам гиляка.

— За такие разбои… — заговорил Бошняк, но его перебили.

— Видят в Таркуне нашего друга! Увезти у него жену! Себе приятно, а ему позор и вред! Я их отучу за ножи хвататься и резать моих приятелей, — с яростью заявил Невельской. Он вспомнил, как у него самого хотели отбить невесту. — Мы будем защищать таких, как Таркун. Да еще посмотрим, кто стоит за спиной Тятиха. Николай Константинович, завтра в путь… Схватить его — да на бревна, вместе с Мунькой.

Вечером, возвратившись из бани, Сакани сняла меховой халат. На ней подарок Кати — платье в голубых и красных цветах.

— Да она почти красавица! — сказал Николай Матвеевич, вставая от карты, которую чертил. — Вот что значит одеться со вкусом…

— Нет, она и собой хороша, — ответила Екатерина Ивановна.

Николай Матвеевич стал убирать чертежи.

— За что, Екатерина Ивановна, такая немилость, такое горе — гилячек отмывать, — пожаловалась Дуняша. — У них печки коптят и сажа в кожу въелась. За что такое несчастье?

— Мила, очень мила, ничего не скажешь, хоть и скуластая, — заявил Бошняк, явившись к ужину. Он ласково взял гилячку за руку. Она опустила голову и потупила взор.

Пришел Невельской. Все сели за стол. Катя объяснила гилячке, что у русских кушают все вместе. Жены не ждут, пока наедятся мужья. Она показала, как держать вилку и ножик. Сакани сразу поняла. Явился Таркун. От ужина он отказался: его только что накормили в казарме.

— Капитан, что у тебя за маньчжур работает? — спросил гиляк.

— Это торгаш из Вайды. Он провинился и наказан.

Таркун затянулся и пустил дым.

— Че, был бунт?

— Был.

— И пороли?

— И пороли.

— А-а!

Таркун опять помолчал и попыхтел трубкой.

— По-русски наказывали?

— Да.

Таркун покачал головой, показывая, что смешно.

— Мы его знаем маленько. А теперь купец бревна таскает?

— Да.

— Ему как на плечо бревно положат, он качается. На ногах плохо стоит.

— Он не привык работать!

Таркун сегодня подходил к маньчжуру. «Таскаешь?» — спросил он. Тот не ответил. «Тяжело тебе?» — «Сам попробуй». — «А тебе так и надо! Хорошо наказали тебя! Может быть, ты не только бунтовал, но и еще чего-нибудь делал?» И Таркун замахнулся кулаком. Маньчжур съежился в ожидании удара. «Эй, эй!» — крикнул часовой, делая знаки, чтобы Таркун отошел прочь.

— И часовой там ходит? — с невинным видом спросил Таркун у капитана.

— Да, охраняет… Послушай, Таркун, а что это у тебя за пуговица? — вдруг спросил Невельской, наклоняясь к кафтану гиляка. — Из чего она сделана?

— Это воронов камень.

Капитан повертел пальцами пуговицу.

— Продай ее мне, — быстро сказал он.

— Возьми даром! Я знаю место, где из этого камня стоят целые горы. И разбросанные куски валяются вот с этот дом.

— Горы? Где же?

— На острове, который ты называешь Сахалин…

Гиляк оторвал пуговицу и отдал капитану. Невельской поднес ее к горящей свече.

— Э-эй! Она сгорит! — воскликнул Таркун.

— Смотрите, мои друзья, — обратился Невельской к жене и офицерам по-французски, — это каменный уголь!

Таркун поразился, как долго и горячо в этот вечер капитан со своими товарищами толковал о его пуговице. Пуговицу раскрошили, жгли кусочки и спорили и опять расспрашивали, где стоят горы из такого камня.

На ночь Таркун ушел в казарму. Сакани спала на кухне. Дуняша больше не досадовала на гилячку. С вечера она помогла ей расчесать волосы. Дуняше самой нравилось обучать чему-нибудь гилячек. Рано утром Сакани услыхала, как русские уезжали на Лангр. Сакани сидела на табуретке, смотрела, как топится плита, как моется посуда, какие тряпки, полотенца, кастрюли.