Война за океан

Екатерина Ивановна знала: шхуна уходит в Аян с частью офицеров свиты Муравьева. С ними же отправляется и Бошняк. При нем будет доктор. Губернатор остается здесь. Шхуна вернется за ним.

Бошняк поцеловал руку Екатерины Ивановны, поклонился и вышел. Воронин шел с ним рядом, заговаривая на разные темы и стараясь рассеять его. К ним подошел Орлов.

– Хорошо, что я не сказал ей всего, что я думаю, – задумчиво произнес Бошняк. – Да, я уеду, а то вы все погибнете. Ведь вы все несчастны из-за меня. Да не троньте меня, Дмитрий Иванович, – сказал Бошняк, обращаясь к Орлову, который хотел его взять за руку. – Пустите, я вам говорю! – резко крикнул он.

Он вдруг замахнулся и хотел ударить Орлова по лицу, но Воронин и тут поспел. Бошняк опять смутился.

– О боже, простите меня, господа! Я наказан, господа!

Глава двадцать третья УХОД ШХУНЫ

Муравьев недоволен вчерашним днем. Однако прежде всего – отправить рапорты, почту и курьеров. Шхуну придется задержать, подождать Невельского.

В соседней комнате слышались шаги, скрипели двери: Миша вставал рано по примеру генерала, знал его привычки.

После завтрака Муравьев остался с Мишей Корсаковым с глазу на глаз. Долго и подробно, не в первый раз, говорили, как держаться в Петербурге. Представят наследнику и – весьма вероятно – государю. Миша понимал: события, о которых он доложит, очень значительны.

– И смотри, Христа ради, за Бошняком. Пусть до полного излечения он останется в Иркутске.

Миша понимающе поклонился.

– Да, еще я хотел тебе сказать. При встрече с декабристами в Иркутске будь осторожен. Не проговорись, что отряд с Сахалина снят. У Волконских будешь – упомяни, что отряд стоит, но есть опасность от англичан. Остановишься у Якушкина в Ялуторовске – тоже не забудь сказать! Но, мол, опасно их положение!

Муравьев очень дорожил мнением декабристов по многим соображениям.

Миша просиял от таких наставлений. Он любил генеральские хитрости, именуемые «дипломатией».

Вызвали Воронина.

– Есть у вас где-либо поблизости свежие олени?

– Никак нет, ваше превосходительство.

– Я намерен весь штаб отправить в Николаевск.

– Всех оленей увел Геннадий Иванович, так как предполагал, что он встретит ваше превосходительство со штабом в Николаевске…

Сначала Воронин подумал, не на мясо ли надо оленят.

– Тогда приготовьте баркасы и гребцов, отправьте штаб на шлюпках.

– Баркасы вчера загружены, ваше превосходительство.

– Почему? Чем?

– По случаю войны мы все грузы отсюда переправляем на гребных судах в Николаевск. Баркасы для этого и шли сюда.

Муравьев поднял брови:

– Нашли тело второго казака?

– Так точно, ваше превосходительство. Море вчера вечером выбросило.

– Я буду присутствовать на похоронах!

Подошла шлюпка со шхуны, стала напротив лагеря, у палаток. Прибыли Буссэ, Римский-Корсаков. Вскоре у губернатора собрались все отъезжающие. Муравьев сказал, что задерживает шхуну, сегодня день в их распоряжении.

Римский обрадовался, сказал, что кое-что надо исправить. «У винта течь. Все время приходится людей держать у помпы. До одурения качаем!» Он поспешил в кузницу.

– А что вы скажете про вчерашние разговоры да про нашу прекрасную Екатерину Ивановну? – спросил Бибиков, когда шли от генерала.

Николай Васильевич улыбнулся загадочно.

– Жорж Санд, да и только! – заметил полковник князь Енгалычев.

– Но если посмотреть на ее талию и на очаровательные плечики, то скорее вспоминается Поль де Кок, – заметил Буссэ. – А Невельской, господа, пет-ра-шевец[93]! Да, да! – воскликнул он. – Его избавили от суда, так как оказался в плаванье и взять его было нельзя. И некем было тут заменить, никто не желал. Ему нельзя было возвратиться, поэтому он и пошел на открытие устьев, чтобы искупить вину, желая избегнуть кары. Вот почему и совершено открытие! Никто бы не полез голову ломать по своей воле! Что оставалось делать! Он на все был согласен. Потом он и компанию подобрал себе под стать! И они жили тут независимо и творили, что хотели. Вот судите сами, что за личности. Матросы и казаки у них штрафные. Часть людей от таких порядков убежала к американцам… Тут можно много сказать, но я не хочу придираться. Как тут не пожалеть бедняжку красавицу!

– Но как же Николай Николаевич это терпит? – воскликнул пораженный князь Оболенский.

– Уверяю вас, господа, между нами… Но Николай Николаевич при первой же возможности уберет всю эту компанию. Это мое предположение, только мое. Но… вспомните этот разговор!

Из кузницы быстро шел Римский с двумя матросами и мастером. Несли инструменты и тряпки.

– Господин Буссэ, идете ли на шхуну? – спросил Воин Андреевич, зашагивая в шлюпку.

– Да… Извините, господа! – сказал Буссэ. – У меня дела! – Он с холодностью попрощался со всей компанией общим поклоном.

Все знали дружбу Римского с Невельским, и никто больше ничего не сказал.