Война за океан

– Он оленей завел и живет на озере Чля. Обедает вкусной олениной. Давай, Николай, опять в карты играть. Ты тогда пуговицу у меня неправильно выиграл. Ты сказал, я обманываю? Неверно, ну, давай сыграем.

«Неужели это был я?» – думал Чихачев.

– Колька у тебя на шхуне? – спрашивал Еткун у Римского-Корсакова. – Он хитрый! Ты с ним в карты не играй, обманет! Нас обманывал, говорил, я пуговицу неправильно выиграл. Вот такую, – подергал гиляк медную на мундире капитана. – Не хочет опять играть! Ты капитан? Играй ты за него. Давай, чего смотришь? У тебя столько пуговиц хороших. У меня Невельской приятель, тоже со мной играл в карты, не обманывал!

– А где Чумбока?

– Чумбока пошел с Невельским на Сахалин. Он бывал еще давно в Аниве и все там знает.

Утром чуть свет Римский-Корсаков, оставив письмо на имя Невельского, отправился к Сахалину за углем. Днем темно, бушует море, грохочет, пенится, временами валит снег, на палубах сугробы, потом хлещет дождь, и все обледеневает.

Воин Андреевич подолгу сидел у себя в каюте. Был у него любимый брат, девятилетний Коля[50]. Воин Андреевич писал домой письма из Африки, Индии, Японии, зная, что мальчик станет слушать чтение их с волнением. Коля бредил путешествиями, мечтал побывать в разных странах.

Римский-Корсаков начал письмо о путешествии в Петровское. Он писал, как на берегу океана посетил единственный пункт, где и не пахнет английским духом, где в тяжелых условиях живет и трудится горсть русских. Каждую строку, он знал, прочтут Коле, и желал, чтобы тот гордился, что он русский, чтобы с детства чувствовал величие России и знал о великих целях, что стоят перед его народом.

Коля – необыкновенный мальчик. У него редкие способности к музыке. Воин желал дать его воображению пищу, которой ум Коли так жаждал. Он знал, что его письмо произведет сильное впечатление на мальчика. Пусть узнает, как после Англии, Индии и Японии рады были мы нашей суровой родине, бревенчатому селению, добрым и отважным людям и много прелести нашли в маленьком Петровском.

Воин знавал немало умных, даже, казалось бы, гениальных, смышленых, способных ребят, ум которых жадно впитывал те интересы, которыми жили взрослые, окружающие их. Но из них получались чиновники или дельцы. Воин Андреевич не желал брату своему Коле такой участи.

Оставив на Сахалине Чихачева с матросами, чтобы заготовляли уголь, шхуна «Восток» снова вернулась в Де-Кастри.

Оказалось, что Невельской высадился и сразу поехал на Амур. Он спешил до ледостава спуститься по Амуру. Оставил письмо Римскому-Корсакову с кратким описанием того, как занят был Сахалин. И другое письмо, для адмирала.

Торопился, как всегда, очень сожалел, что не повидал Воина Андреевича, и очень, очень, благодарил его. Между прочим, сообщал, что на юге Сахалина еще совсем тепло.

– Жаль и мне, что не повидал я старого товарища, – говорил Воин Андреевич. – Он как молния сверкающая проносится; энергия его неисчерпаема. Не дай бог, сломится. Бога надо молить, чтобы дал ему силы и здоровье.

Шхуна снова шла к Сахалину. Вдали отчетливо видны горы в снегу. Теперь за углем, а потом – в Хади, надо узнать, как просит Геннадий Иванович, прибыл ли на зимовку транспорт «Иртыш» и остался ли там «Николай» – большое судно, принадлежащее Компании.

«А потом – на юг! В Японию! С отчетом адмиралу! Представлю ему все. Опять, верно, придется мне сидеть на дипломатических переговорах!»

Пока вокруг ветер, холод, опять снег несет с дождем, сопки на обоих берегах в снегу, леса голы, листья опали.

Грозная, родная осень. И уж не за горами зима.

КНИГА ВТОРАЯ Амурский сплав

Глава первая НОЧНОЙ ВЫСТРЕЛ

… Русская дипломатия, которая опаснее русского военного искусства, снова принялась за работу…[51]

К. Маркс

В ночной тишине оглушительно грянул ружейный выстрел. С вечера термометр показывал сорок два градуса – температура редкая для здешних прибрежных мест. В такой мороз каждый звук слышится отчетливо.

Невельской, откинув одеяло, вскочил и зажег свечу.

Последовал второй выстрел.

– Тревога? – приподнявшись на локте, с испугом спросила Екатерина Ивановна. Она опустила ноги на шкуру лося, служившую ковром. Сквозь сон, меживший веки, на лице ее являлось выражение силы и энергии, руки невольно протянулись к маленькой кроватке, где спал ребенок. Екатерина Ивановна в чепчике, ночном капоте. Она взяла заплакавшего младенца и прижала его к груди.

Невельской оделся, взял пистолет и вышел. Сквозь морозную мглу тускло светила половинка луны. На снегу виднелись черные силуэты людей и оленей.

– Почта, вашескородие! Антип приехал, – доложил боцман Козлов.

Боцман в полушубке и большой мохнатой шапке, почти скрывающей лицо. Тут же двое часовых с ружьями и тунгусы.

– Почему стреляли?

– Обознались, вашескородие! Мчатся вдруг из-за бугра без колокольцев. Да вон их сколько!

На этот раз тунгусы приехали втроем и оленей было больше.