Маркешка вскочил и со злом замахнулся, но тут какой-то другой казак, незнакомый, тоже обвешанный оружием, схватил его за руку.
— Паря, тебя арестуем! — сказал Алешка. — Живо пойдем в станичное управление.
— За что?
— Старое за то, новое — заехало!
Маркешка, как был, пошел со двора в своей старой и выцветшей неподпоясанной рубахе из синей китайской дабы.
— Худо не будет. Смотри не заплачь, — насмешливо сказал Алексей. — Ты шибко плакать любишь.
— Я знаю, за что меня забирают, — ответил Маркешка спокойно. — Я хотел крышу починить, пока не забрали. Да проститься со своими. Детям будет отца жалко.
— Тебе дадут проститься. Еще награду выдадут.
По Алешкиным шуткам не похоже было, что в самом деле грозит беда. Алешка хороший товарищ.
— Не пужайся только, сейчас тебя возьмутся мутить!
— Кто?
— Вот я тебе скажу… Мы стояли на Шилкинском заводе. Ожидали губернатора. Капитан второго ранга Казакевич Петр Васильевич, его высокоблагородие, который строил пароход, как-то узнал про тебя, что ты обиженный и притворяешься, и велел немедленно тебя доставить. Проводников по Амуру мало. Ищут людей, которые там бывали. А ты говорил кому-нибудь, что притворяешься? Скажи слава богу, что тебе даром обойдется, хотя мне и не велено это говорить.
В станичном правлении Маркешку ожидали атаман и пожилой офицер в казачьей форме, лысый, с крестом на груди. По-русски говорил он плохо, видно из немцев. Маркешка только подивился в душе, чего не натворит начальство. Немец как-то попал в казаки, сидит, зараза, с лампасами.
— Ты че, ваше благородье, наш хорунжий?
— Да, сынок, я сабайкальский касачий войско хорунжий!
«Пьяница, наверно», — подумал Маркешка.
Немец оказался добрым, сказал Маркешке: назначаешься на сплав проводником. Получишь жалованье и обмундирование. Пока зачисляешься в пехотный казачий батальон.
— Ваше благородие, ведь я страдаю… Паря атаман, — обратился Маркешка к станичному.
— Молчать! — рявкнул станичный атаман Скобельцын, ужасаясь, что хорунжий из немцев увидит, каковы тут отношения между офицерами и простыми казаками, что даже атамана называют не «ваше высокоблагородие», а «паря». — А то будешь изменник веры, царя и отечества! — пригрозил Скобельцын. — Форма тебе доставлена. Штаны маленько надо приукоротить. Оденешь и, однако, завтра же явишься сюда.
— Дохвастался, — сказала Любава, когда Маркешка возвратился домой.
— А я и нахвастался и пьян напился нарочно, — старался оправдаться муж в глазах любимой жены. — Какая же радость, я старался, а другие получат награды?
Любава перешила одежду, выданную мужу. Укоротила штаны с лампасами. На другой день Маркешка оделся в полную форму казачьего пехотного батальона. Тяжело было Любаве отпускать мужа. Но и во взгляде и в голосе ее была и ласка, и затаенное любованье.
— Что же я при бабах останусь в деревне? Вот и я отрекся от болезни.
— Нет, ты пьяный сболтнул по глупости.
— Я нарочно, почем ты знаешь, может, я истосковался.
— А что же ты утром умом тряхнулся и плакал у меня на груди, как дите?
— Утром-то, конечно, страшно было. Но ты, Любава, не казак и не можешь знать, что есть подвиг и как к нему стремишься.
— Казак! — с усмешкой сказала Любава и так толкнула Маркешку, что он полетел к кровати во всей форме и со всем снаряжением. А она стала его целовать.
— Так-так, дави его, топчи, хозяйка! — крикнул вошедший Алексей.
Он весь день прогостил у Маркешки.
Наутро в назначенный час Хабаров явился в правление.
— Что, Маркешка, теперь выздоровел? — спросил его атаман.
— Теперь выздоровел, — браво ответил Хабаров.
— Паря, пойдем на войну, — подсмеивался Алексей. — Это тебе не с нойоном царапаться.
— Какая война, откуда у нас турки!
— Француз опять поднялся. И Англия! Со всех сторон… Ты че, разве не слыхал?
Последний вечер казаки провели дома. Пили мало.
Утром ждали баржу с верховьев Шилки, на которой Алексей и Маркешка с отрядом пеших казаков должны были плыть вниз по Амуру. Но баржа что-то не шла. Одна баржа придет или вместе со всем сплавом — тоже пока никто не знал толком.
Через несколько дней пришла на лодке почта. Бердышова и Хабарова вызывали в свой батальон на Шилку.
Глава шестая
ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ
…казак Пешков… тот именно, который, будучи совсем почти неграмотным, сложил песню, которую и до сих пор поют на Амуре и в Забайкалье.
А романтики любили в старине по преимуществу глупые, пошлые, вредные стороны…
Экипажи губернатора уже подъезжали к Бянкино. Вдали, среди холмов на берегу Шилки, маленькая черная деревушка. Шилка, по берегу которой шел тракт, быстрая, чистая река, вобравшая в себя ключевые горные воды, и сама как быстрый горный ключ. В ней есть что-то от Ангары, хотя с той ничто вообще не может сравниться в целом мире, — это не река, а чистейший алмаз!