Война за океан

— Воронина ли, адмирала ли, ково ли! — сказал гиляк Еткун. — Невельской послал!

— А ну живо подымайся!

Еткун и Араска вскарабкались на палубу.

— Лоцманами послал Невельской! — заявил Араска.

— А где он сам?

— Посел на Миколаевск с бабой вместе, баркасом, потом пароходом придет сюда.

Адмирал слышал этот разговор и поднялся на палубу.

— Шхуна пришла? — спросил он.

— Нету! Маленький пароход придет, больсой труба! А че тебе, адмирал?

— А где же шхуна?

— А церт ево знает, а где схуна!

— Нету схуна! — подтвердил Еткун. — Ево не придет, однако, пропала. Наса встретил Невельского на острове Лангр, он с бабой и с маленьким ребятенком здали, здали схуны и не доздали и ходили на баркасе на новое место.

— Налево посел! Куда тебе таскает? Прямо нельзя, — закричал на Путятина Еткун, — давай налево.

— Слюпка туда гоняй вода мерять. Тут на банка попадес и не слезес. Фрегат не лодка!

Послали шлюпку; оказалось, цепь глубин не прерывается в направлении, указанном Еткуном.

— Невельского наса встретил на море. Он спросил: а как «Паллада»? Наса сказали: его идет! С Лангра видно далеко в тумане фрегат. Ево радовал! Говорил: худо, схуна нет, велел наса на Лангре здать, когда ево пойдет сюда обратно маленьким пароходом. А наса не здал, посел сам! Це ево, долго мозет ходит? А надо судно скорей таскать.

При всей своей бесцеремонности гиляки Еткун и Араска сразу зарекомендовали себя нужными и даже незаменимыми людьми.

— А Невельской придет на Лангр и спохватится, куда вы исчезли?

— Ни церта! — с невозмутимым видом отвечал Еткун.

— Тебе адмирал? Хоросо! — похвалил Путятина Араска.

— Дети! — сказал с ласковой снисходительностью адмирал.

Путятин спросил гиляков, не хотят ли они креститься.

— Давай! — охотно ответил Араска. — Рубаха есть?

— Мозно! — ответил и Еткун. Он уж один раз крестился, но не хотел отставать от товарища, если дадут рубаху.

Гиляки объяснили, что знают все мели и каналы в лимане, приходится бить тут зверей, поэтому известно, когда вода большая, а когда маленькая, куда загонять белух перед отливом, где ловить рыбу, у каждой рыбы своя дорога.

— Наса коронный лоцман! — заявил Араска.

— Откуда ты знаешь, что бывает коронный лоцман?

— Моя схуна «Восток» сюда прослый год таскали, и Корсаков как раз сказал: моя коронный лоцман!

Все расхохотались.

Шлюпка пришла с промера. Вернулся Воронин. Он шел вдоль берега Сахалина, проверяя карту своей прежней описи.

— Вот наса приятель! — сказал Араска, и гиляки стали обнимать и целовать Воронина в щеки.

С юга шла шлюпка. Это — с «Дианы», одна из тех, что ходит к мысу Лазарева и на фрегат.

По трапу взбежал лейтенант Можайский[120] — рослый, быстрый и проворный офицер, с короткими темными усами, с сосредоточенным и серьезным и в то же время шутливым выражением лица, как будто он что-то собирается рассказать необычайно занятное.

Можайский болезненно горячо любит своего брата Николая, который пошел в эти же моря на «Авроре». Александр за ним отправился на «Диане».

Что сейчас с Колей? Вопрос этот очень тревожит Можайского. «Аврора», видимо, на Камчатке, но положительных сведений об этом нет никаких. Горько на душе. Можайский пошел в плавание из-за него и еще из желания видеть новые страны.

О Можайском известно, что никто не хочет жить с ним в каюте. Он всегда перепачканный, пахнет от него какой-то «химией». Он возится со всевозможными составами и банками. Однажды в плавании у него что-то вспыхнуло, он выскочил опаленный и закричал: «Воды! Сашка, воды, горю! Или песка…» Офицеры перепугались, по фрегату чуть ли не объявили пожарную тревогу. Можайского окатили водой.

— Не горишь, Александр? — спросил его сейчас с улыбкой вахтенный офицер из переведенных с «Дианы».

— Сейчас загорюсь! — бойко ответил лейтенант. — Где адмирал? Необходимо его видеть.

— Прибыл лейтенант Можайский, предлагает подвести под фрегат полые ящики из листового железа, — доложили адмиралу.

Путятин пригласил офицера. Он слышал о нем. Известно, что Можайский изобретает какую-то особую бомбу и хочет испытать ее, к ужасу товарищей, опасающихся, что орудие разорвет. Адмирал назначил Можайского в Японскую экспедицию и желал с ним познакомиться. Говорят, он рисует отлично, и этим будет тоже полезен.

Путятин с интересом взглянул, когда в каюту вошел очень молодой, краснощекий, высокий офицер. В руках у него папка с чертежами, которые он живо стал раскладывать. Держит большой карандаш на чертеже, уверенно и спокойно рассказывает, чувствуется воодушевление, любовь к делу, привычка к труду и дисциплине. И темперамент: вспыхнул и стал как нарумяненная девица.

— Средство несовершенное, ваше превосходительство, — говорил он, — но до некоторой степени облегчит проводку судна…

Адмирал вызвал капитана и Посьета, обсудили, потом попросил Можайского показать рисунки. Немедленно появился альбом с видами мыса Лазарева и с разными сценами матросской жизни. Не первой руки художник, но схвачено верно. «Такой как раз и нужен», — решил адмирал. Как изобретатель он, может быть, ничего нового не придумает, но как рисовальщик пригодится.