Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Португальцы напали на город с наступлением рассвета. Нападение застало защитников Муската врасплох, и потому возведенные ими на берегу баррикады были преодолены атакующими почти мгновенно. Да что там баррикады! Даже городская стена не смогла сдержать напора португальцев. Однако, городские улочки оказались слишком узкими и тесными для правильного, упорядоченного, регулярного боя, тем не менее, глазомер, быстрота и натиск («суворовская триада») португальских «чудо-богатырей» помогли им добиться победы на всех направлениях штурма. «Сыны пустыни» показали спину, обратились вспять и предпочли искать спасения вне стен Муската, на родных просторах. Мускат же разделил судьбу Кургата…

Больно писать, но дело здесь, как и в других местах, не обошлось без разрушенья португальцами мечети. На этот раз они проявили так много религиозного пыла и рвения, что купол и стены мечети обрушились на головы разрушителей. Стоявшие наружи сочли благочестивых разрушителей погибшими, но. ко всеобщим удивлению и радости, те, один за другим, выползли из- под развалин, целые и невредимые. Это было сочтено чудом Божиим, вселившим радость во всех его очевидцев, и побудивших хрониста экспедиции записать на пергамене следующее: «Очевидно, наш Господь Бог пожелал дать зримое знамение своего благоволения по поводу уничтожения этого проклятого капища».

Уверенная отныне в пребывании с ней и на ней Божьего благоволения, эскадра под знаменем креста бедных соратников Христа и Храма направилась вдоль оцепеневшего от ужаса Оманского побережья, к сильно укрепленному Сохату[45], и снова отчет Албукерки о происшедших там событиях вместился в краткую фразу: «Они не осмелились вступить с нами в бой и сдались». Хронисты же расцветили эту лаконичную фразу (вполне в стиле цезаревского «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил») целым рядом любопытных и примечательных подробностей.

Вначале комендант арабской крепости Сохат явился на борт «Сирни» и облек свое решение подчиниться португальцам в красивые слова: «Мне известно, что португальцы уступают нам в численности, но, очевидно, на то воля Аллаха, чтобы они завоевали нас, и потому сопротивление было бы равнозначно безумию. Кургат и Мускат дали пример неосмотрительности; Сохат же, подчиняясь непреодолимому, желает избегнуть их участи».

«Кто следует велению Небес, тот поступает мудро» — ответил Албукерки, с насмешливыми искорками во взоре. После чего он от имени своего короля вступил во власть над городом, наложив на него, в обмен на привилегию стать португальским, ежегодную дань.

Впрочем, дом Афонсу не преминул оказать новому приобретению лузитанской короны всяческий почет. Португальская депутация, сошедшая на берег, в торжественной обстановке вручила местным вельможам богато расшитое знамя с гербом короля Португалии. При этом, на радость толп простолюдинов, целыми горстями разбрасывалась мелкая монета. А когда знамя было поднято на главной башне крепости Сохата, корабли португальской эскадры салютовали знамени короля из всех орудий.

С величественным видом, как бы оказывая величайшую милость коменданту крепости, Албукерки позволил ему, отныне — верному вассалу португальского престола — остаться на прежней должности и выполнять свои прежние обязанности. К чему «мавру» было знать, что немногочисленная португальская рать все равно не смогла бы выделить из своих рядов контингент, способный заменить прежний арабский гарнизон. Но тут комендант затронул непростой вопрос. Кто теперь будет, вместо правителя Ормуза, платить жалованье его, коменданта, наемникам, которые без жалованья, вне всякого сомненья, разбегутся?

Но Албукерки, чья касса, после раздачи мелочи сохатскому простонародью, была вконец опустошена, и здесь нашел выход из положения. Он довел до сведения отцов города, что тем надлежит расходовать наложенную на них ежегодную дань для содержания гарнизона.

Теперь все было в полном порядке, и нерешенных вопросов практически не осталось. Комендант поднес Албукерки грамоту с присягой населения Сохата в верности португальской короне, получив от дона Афонсу взамен багряно- красный плащ и серебряную чашу. На подобострастный вопрос, чем облагодетельствованный домом Афонсу город может выразить свою признательность Албукерки лично, великодушный португалец заявил, что более чем вознагражден счастьем и радостью стать другом столь мудрых людей.

На следующий день эскадра снялась с якоря.

Следуя вдоль побережья, шедшего теперь в северном направлении, она 22 сентября достигла последнего портового города перед Ормузом — маленького Офрасаома[46]. Впрочем, город был, как говорится, «маленький, да удаленький». Как в свое время — древнерусский «злой город» Козельск, он наотрез отказался вести с пришельцами какие бы то ни было переговоры. Возможно, близость могущественного верховного владыки — Ормуза — помешала Офрасаому, в отличие от Сохата, узреть в приходе португальцев перст Аллаха. «Поэтому я вступил силой оружия, многих убил, а город сжег огнем».