Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Поначалу люди Албукерки сильно страдали также от нехватки питьевой воды, пополнять запасы которой им приходилось время от времени силой оружия на материке. Однако по мере вступления сезона дождей в свои права эта нехватка стала менее ощутимой, поскольку речная вода, разбавляемая дождевой, все больше теряла свой гнилостный привкус. Проблема же нехватки провианта обострялась день ото дня. Имевшийся еще у португальцев небольшой запас риса, тростникового сахара («индийского меда») и сухарей, распределялся столь крошечными порциями, что голодным ратоборцам Албукерки приходилось ублажать свои урчащие все громче животы крысами и мышами. Счастливые владельцы рундуков с кожаной обивкой, осторожно снимали кожу со своих «сундуков мертвеца», размачивали ее в воде и варили, после чего съедали все до последнего кусочка, под завистливыми взглядами своих обделенных судьбой сотоварищей. «Так поступали простолюдины, не способные терпеть муки голода» — замечает по этому поводу (достаточно высокомерно) хронист Гашпар Корреа (видимо, не сомневавшийся, что сам он в сходных обстоятельствах, конечно же, до ничего подобного бы не унизился).

Эти подчиненные Албукерки простолюдины, постоянно присылавшие к нему делегации с жалобами на претерпеваемые ими невзгоды и слезными мольбами увеличить им пайки, превращали жизнь губернатора в постоянный кошмар. Что он мог поделать, кроме как разделить свой собственный паек с наиголоднейшими из голодных? Сорвалась и попытка помочь голодающим, наладив ловлю рыбы. Добытый с помощью лесок или же сетей улов был таким скудным, что рыбы не хватало даже для больных, чье число непрерывно росло.

Появились первые дезертиры. Узнав от одного из этих перебежчиков о голоде, царящем в португальском стане, Идалкан решил взять пример с человеколюбивого египетского султана, оказавшего в 1221 году попавшим в окружение под Дамиеттой участникам Пятого Крестового похода щедрую помощь продовольствием (которого у крестоносцев к тому времени совсем не осталось). Растроганный хронист похода Оливер Схоластик с благодарностью писал о великодушном султане Мисра: «Сей муж, чье сердце Господь побудил к подобным мягкости и милосердию, который, не будучи христианином, проявил столь много христианских качеств, казался призванным к тому, чтобы обратиться от ложной веры лжепророка к Христову Евангелию», что, несомненно, было в его устах наивысшей похвалой[64]. Воодушевленный примером султана Египта, Идалкан направил в дар дому Афонсу «гуманитарную помощь» — целое гребное судно, доверху нагруженное рисом, курами, смоквами (то есть инжиром), сахарным тростником, фруктами и овощами. Однако он «не на таковского напал»! Албукерки проявил куда большую стойкость, чем когда-то — предводители Пятого Крестового похода. При виде приближающегося к своему флагманскому кораблю посланного Идалканом судна с «гуманитарной помощью» на борту, дом Афонсу принялся спешно «наводить тень на ясный день». Он приказал выставить на палубе своего флагмана на всеобщее обозрение два бочонка вина (предназначенного для больных и раненых), разложить горками вокруг бочонков последние имевшиеся в запасе хлебы, а своим людям велел «возрадоваться и возвеселиться». И открыл посланцам Идалкана, в недоумении взиравшим на горланившую песни развеселую команду флагмана «неверных», великую тайну: «Мы, португальцы, привыкли питаться на море лишь хлебом и вином. Того и другого, как вы можете видеть, у нас имеется в избытке. И передайте вашему господину, что от врагов я никаких даров не принимаю». В-общем, «бойтесь данайцев, дары приносящих»… Дом Афонсу был верен себе, памятуя о главной жизненной максиме всякого уважающего себя португальского фидалгу: «Лопни, но держи фасон!»

Однако…шутки шутками, но нужно было что- то срочно делать, чтобы и вправду не «лопнуть». Будучи не в силах помешать голоду и болезням валить с ног одного португальца за другим, Албукерки решил попытаться защитить свою команду хотя бы от града ядер, изрыгаемых пушками «мавров» из бойниц портовой цитадели. И сообщил капитанам о своем твердом намерении взять цитадель приступом, чтобы заставить ее артиллерию, наконец, замолчать. Его фидалгу пребывали в дурном расположении духа, что было, в общем-то, вполне понятно и простительно, с учетом терзавшего их внутренности лютым индийским тигром голода и ослабленного болезнями и ранами здоровья. Они осмелились крайне недовольным тоном заявить, что в постигших всех их бедах виноват лично он, господин губернатор. Ведь если бы дом Афонсу не цеплялся так долго (и, как выяснилось — совершенно бесполезно!) за Гоа, весь флот давно бы пребывал на удобных зимних квартирах в Аньядиве (или Анжадиве)[65], предаваясь заслуженному отдыху от перенесенных тягот долгой, утомительной осады. Закончив осыпать Албукерки упреками, капитаны принялись перечислять ему причины, по которым, с их точки (а если быть точнее — не точки, а «кочки»!) зрения, не стоило даже пытаться идти на приступ портовой цитадели — Пангима[66].