Война за Проливы. Решающий удар

– Все это, ерунда, Зиночка! – воскликнул мой супруг, даже приостановившись. – Прошу тебя, больше не читай этих дурацких газет! Редакторы нагнетают страсти ради увеличения тиражей, а на самом деле будет все то же, что и с Кометой – то есть ровным счетом ничего. Война закончится стычками на границе и признанием статус-кво. Ничего другого в наше тихое мирное время быть не может…

– Наше тихое мирное время закончилось четыре с половиной года назад с появлением будущенцев, – сказала я. – С тех пор войны ведутся до полного разгрома врага. Вспомни, что тогда случилось с Японией. Страна, начавшая войну, потом униженно просила пощады у силы неодолимой мощи. Да и сейчас. Турция была разгромлена меньше чем за месяц, а ведь против нее не воевал ни один русский солдат. В это время армии царя Михаила всего за десять дней нанесли поражение Австро-Венгрии…

– Этот твой император Михаил страшнее Антихриста! – выкрикнул в ответ Дмитрий, – а потому ни в какую Россию я не поеду! И вообще, если даже все будет так, как ты говоришь, то ничего особо страшного не произойдет, потому что немцы – это культурная нация, которая не может совершать никаких преступлений!

– Нет, – ответила я, качая головой, – ты не прав. Чтобы понять, как все это будет, достаточно только почитать германские газеты – там выражается острое сожаление о том, что метеор не ударил по Парижу и не стер его с лица земли. Для «культурных» германцев поедатели лягушачьих лапок – это не люди, а нечто вроде разновидности шимпанзе, а поэтому зверствовать они над побежденными будут страшно…

– Может ты и права, Зиночка, – примирительно ответил Дмитрий, – но в последнее время мне кажется, что вообще весь мир сошел с ума, что бывает только перед концом света. Если не Комета, так что-нибудь другое разрушит этот бренный мир до основания… поэтому не лучше ли отбросить суету, а вместо этого принять позу поудобнее и созерцать, как вокруг весь мир летит в тартарары… Помнишь, как мы смотрели на Комету? Именно тогда я понял, что удовольствие можно получить даже от Конца Света…

С горечью я убедилась, что это – конец. Я уеду одна. Он, правда, пока еще уверен, что на этот шаг я не решусь… Он разговаривает даже слегка покровительственно, точно с неразумным ребенком. И опять во мне глухо рычит раздражение… И тихо попискивает Нежность, и стонет умирающая Любовь… Но супруг мой глух. О нет, это не я, это он – безумец! И между нами – черный непреодолимый космос. То, что я могу взять его за руку – все лишь иллюзия. Его уже нет у меня… Мы больше не одно целое. И я точно знаю, что сделаю, когда мы вернемся домой…

А когда мы вошли в свою квартиру – такую уютную в сгустившихся сумерках – я прошла в комнату и принялась собирать вещи. Четкими и размеренными были мои движения. Не дрожали мои руки, сухи были глаза. Лишь где-то в самой глубине сердца трепетало что-то щемящее – теплое и скорбное одновременно – то, чему нет названия…

А он не слышал и не понимал, что происходит. До меня доносилось его глухое бормотание: это он, погрузившись в привычный омут повседневности, комментировал очередные прочитанные новости. Я еще зайду и скажу все необходимые слова… Я попрощаюсь с ним по-человечески, тепло и сердечно, поблагодарю его за все. Он не будет меня удерживать. Будет ли он расстроен? Наверное… Но я уверена, что он не опошлит наше расставание мещанским драматизмом. Он не такой. Он не станет взывать к чувствам и разрывать мою душу… Пусть будет так. Пусть он останется верным себе до конца.

– Зинуша, что ты делаешь? – Он стоял на пороге с газетой в руках, недоуменно моргая.

Я не обернулась, продолжая складывать свои вещи. Я молчала, думая о том, что он очень странно обратился ко мне: никогда прежде он не употреблял мое имя в такой форме.

– Зина… что происходит? – Голос его был глухим, незнакомые нотки тревожного надрыва зазвучали в нем вполне отчетливо.

Я выпрямилась и медленно развернулась к нему.

– Думаю, ты прекрасно понимаешь, что я делаю, – сказала я, глядя на него в упор.

Никогда еще я не видела его таким… напуганным и ошарашенным. Его губы подергивались; он медленно переводил взгляд с моего лица мой раскрытый чемодан.

– Постой, Зина… – он вытянул вперед руку в останавливающем жесте. – Ты… ты что же… ты от меня уходишь?

– Я уезжаю в Россию, – сказала я, и голос мой прозвучал удивительно твердо и даже воодушевленно. – Завтра утром я сяду на поезд и покину Францию… Там у меня дом, там моя Родина, там меня ждут сестры, письмам которых я не верила этих долгих четыре года…

– А… а как же я?

Эта его фраза неприятно царапнула меня. Все шло не так, как я надеялась. Мещанский драматизм уже накрыл происходящую между нами сцену. И вместе с острой жалостью к нему, своему супругу, вместе с любовью к нему, я вновь чувствовала раздражение… «Как же я?» – как глупо, пошло и как душераздирающе…

– Не нужно этого спектакля, Дмитрий, прошу тебя, – холодно сказала я ему, тоже выставляя вперед руку. – Мы все обсудили, и теперь не мешай мне.