Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

Теоретически существует и другая возможность – верни хотя бы круговую поруку в том или ином виде, сопряженном с современностью, и получишь всеобщую ответственность. Правда, общину уже не вернуть, хотя ее живые памятники до сих пор разбросаны по всей России – это наши деревни с прилипшими друг к другу маленькими домиками и огородами: своих полей ведь ни у кого не было, вот и жались друг к другу, к миру.

Однако чтобы избежать исторического конфуза по образцу 1991 года, «под ружье» нужно поставить всех, не только народ, но главным образом «элиту развития» вместе с чиновниками, этих сиамских близнецов отечественного капитализма. Только тогда мы сможем отпраздновать встречу с настоящей социальной справедливостью, Справедливостью с большой буквы, о которой мечтали наши горемычные деды и прадеды. Учитывая, что и община, и круговая порука существовали в России силой закона, и сами были нормой закона, то теоретический вопрос при осознанной политической воле (например, партией «Справедливая Россия») может легко перейти в практическую плоскость, причем взятие Зимнего дворца даже не потребуется. Ведь в военном обществе именно право, а не бытие определяет сознание.

В нашем «ордынском» случае право – это инструмент трансформации социальных отношений, инструмент модернизации!

Военная круговая порука придала общине такое качество, о котором сегодня никто не имеет представления, – она фактически, что называется, по жизни, превратила общину в военный лагерь. Союз земельных собственников Балашовского уезда, например, сообщал, что «идет организация крестьянских боевых дружин, которые вооружаются отобранным у землевладельцев оружием».[602]

Очевидно, что «военности» ей добавила в годы мировой войны прежде всего обратная полярность кумулятивной социальной стоимости, поскольку, как мы установили выше, армия шла на фронт задом наперед. То есть основные силы армии были разбросаны в тылу, подвергая его определенной поляризации. Но и тыл воздействовал на армию соответствующим образом – это была улица с двусторонним движением.

Сотни тысяч мобилизованных двигались на фронт, и миллионы фронтовиков, перегружая и дезорганизуя железную дорогу, направлялись в тыл, кто «в самоволку», кто в отпуск на посевную или уборочную, кто по ранению и демобилизации, кто в составе трудовой армии (ее придумали не большевики). А кто, вроде презираемых на фронте «земгусаров», разодетых в военную форму интеллигентов, просто мотался по тылу под всяким надуманным предлогом, проедая офицерское содержание и внося свой вклад во всеобщую неразбериху и хаос.

Все это действительно напоминало орду, в которой, как и во всяком военном обществе, армия мобилизована всей нацией, в то время как сама нация представляет собой «застывшую армию» (Г. Спенсер). Интеллигентные люди, начитавшись популярных книг по истории, могут, естественно, возразить, что орда ордой, а община общиной. Орда – это стан, лагерь кочевников, юрты, табуны, все вместе среди голой степи. В любой момент снялись и пошли дальше, их ничто не держит на одном месте. А община… Это же оседлое земледелие, все на одном месте, к нему все привязаны, за него держатся, меняются наделами (передел) и т. д. Но самое главное, между ними семьсот, нет – лет пятьсот, нет, двести или триста лет разницы. Главное, они не пересекаются во времени, а значит, одно не вытекает из другого.

Какая наивность. И какая железная логика. Жаль только, что рассуждения подобного рода опять ведут наших мыслителей так же, как и всех русских социалистов ХХ века, к ложному заключению, потому что исходят из ложной посылки. Все дело в том, что община, «мир» в понимании крестьян, так же как и орда, как военный лагерь, «обладал определенными атрибутами государственности: самоуправление по установленному порядку, суд по «обычному праву», карательные функции (вплоть до ссылки по приговору схода), сохранение норм общественного быта и морали, целый ряд административных и культурных функций. «Мир» просили о заступничестве, к «миру» обращались с челобитной. «Мир» собирал подати (налоги) и выплачивал их государственным властям как дань. Во всех внешних контактах (с государством или с другими аналогичными «мирами») он выступал как единое целое и защищал каждого из своих членов от посягательств извне».[603]

Кроме того, Г. В. Вернадский, когда говорил о поселениях галицких крестьян-ордынцев, напрямую находившихся под управлением хана, утверждал, что каждая деревенская община такого типа называлась ордой.[604] Так что орда и община, несмотря на разрыв во времени, – одного поля ягоды.

Обратите внимание, мир собирал подати и платил их государству как дань!