Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Абдулла убежал. А Глинский отёр рукой вспотевший лоб и устало прикрыл воспалённые глаза. «Радиорубка. Здесь все-таки есть радиорубка. Прямо в крепости. Это удача. Вот только… Работает ли она? И где же тогда антенна? И как попасть в эту радиорубку? Как мне хотя бы всего на несколько минут остаться там одному? Как?»

От этих мыслей его оторвали прибежавшие Абдулла и Файзулла. На обычно невыразительном лице последнего явно проступало выражение ужаса. «Выжигателем» оказался переделанный паяльник. Ломаться там, в принципе, было нечему. И действительно, проблема оказалась никакой – просто отошёл контакт. Борис поджал его и вернул выжигатель Файзулле:

– На. Сбегай к розетке, проверь. Должен работать.

Файзулла убежал и через несколько минут вернулся счастливым:

– Работает! Выжигает!

– Ну и хорошо.

– Спасибо, Абдулрахман!

– Спасибо не булькает.

– А? Так я, это… Чего тебе за это сделать? Хочешь, отдрочу или там…

Бориса аж передёрнуло всего:

– Я тебе отдрочу! Ты давай, завязывай эти дела пидорные!

– Так я как лучше хотел… Отблагодарить…

– Как лучше он хотел… Скажи лучше, как звать тебя. Не «петухом» же кликать.

– Так это… Файзулла…

– Это пидорское имя. А нормальное, русское, помнишь?

– Имя…

– Ну да, имя. Как мама называла…

До Файзуллы дошло не сразу:

– Так это… Володя…

Глинский вздохнул:

– А откуда ты, Володя?

– Как? Ну камера, знаешь, рядом с вашей с Абдуллой, мы там вместе с Хафизуллой и Абдулсалимом… Ты приходи после намаза, пока не запрут… Тебя-то пустят…

Борис снова вспыхнул:

– Ну и дятел ты тростниковый, Володя… Я сам тебе сейчас так пущу! Родом ты откуда? Из какого города? В Советском Союзе?

– Из Иркутска…

В голове у Глинского словно учётные карточки зашелестели: Иркутск, Иркутск… Кто у нас из Иркутска? Всё точно сошлось: да, это действительно – Владимир Пермяков, сапёр. До службы учился в художественной школе… Ну да, да – отсюда и таланты к выжиганию. В плен попал по-идиотски – «деды» послали в дукан за «кишмишёвкой», он и пошёл… Вслух же Борис сказал:

– Ты так скоро всё на свете позабудешь… Как на самом деле Хафизуллу и Абулсалима зовут, знаешь?

– Нет… Нам же нельзя…

– Нельзя, а вы потихоньку. Узнай их настоящие имена, и мне расскажешь завтра после утреннего намаза. Если охрана пускать не будет, скажешь, что за золой идёшь. Понял?

– Понял, Абдулрахман.

– Николаем меня зовут. Когда «духов» рядом нет. Понял?

– Понял…

Как ни странно, но оказалось, что Володя-Файзулла действительно понял. Утром следующего дня он доложил Мастери, что Абдулсалим – это «Серёга из Минска». Глинский мысленно перелистнул свою «картотеку» и определил минчанина как младшего сержанта Сергея Василенко, мотострелка, дембеля, попавшего в плен в ходе своего последнего рейда, в который попросился сам (чтоб, мол, с чистой совестью уйти на дембель). «Духи» утащили его, когда он от тяжелой контузии потерял сознание…

Хафизуллой оказался рядовой Константин Захаров, призванный из Волгограда. Он служил снайпером в легендарной гератской разведроте 12-го мотострелкового полка. Борис поднапряг память: вроде бы на счету этого Захарова до плена было аж семнадцать «духов» и его даже к «Красной Звезде» представили… Пропал без вести после зачистки «дружественного» кишлака… Судя по всему, оглушили чем-то сзади и…

«Это хорошо, хорошо, – думал Борис, переваривая новую информацию: – В случае чего на Василенко и Захарова опереться можно будет, они ребята боевые… Лишь бы их с уколов снять…»

Последняя мысленная оговорка была существенной – уколы, всё же регулярные, делали своё дело, и ребята, когда-то действительно бывшие боевыми, теперь напоминали ходячих мертвецов с потухшими глазами… (Да и сам Глинский не раз ловил себя на том, что забывает уже им установленные имена и события.)

Много лучше их выглядел Исламуддин, которого почти не кололи, так как он выполнял для «духов» функции «незаменимого» переводчика. По-таджикски он говорил не просто бегло, а как на родном, но и по-русски – без акцента. То есть он был классическим билингвом, поэтому Борис догадался, что в прежней жизни этого парня звали Валентином Каххаровым. Его отец был таджик, мать – русская. Он недолго проучился на филфаке ТаджГУ, где преподавала мать. После отчисления за прогулы Валентина «забрили» в армию, сначала в Карши – к узбекам, потом в Афган… Служил нештатным переводчиком в разведбате, в плен попал ещё в начале 1984-го, отстав от группы во время рейда… Скорее всего, сопротивления при пленении не оказал…

И только о последнем, о «кривошеем» Мухаммеде, Глинский пока так и не узнал ничего, что бы позволило его опознать. Говорить этот блондинистый бывший здоровяк почти не мог, да и особо не хотел, держался замкнуто, даже несколько обособленно от остальных. Почему-то он подолгу с каким-то странным выражением на лице смотрел на вытатуированный на плече Бориса образок, если оказывался поблизости. Глинский несколько раз пытался его разговорить, но тот мычал что-то непонятное, опускал голову и отходил в сторону.