Война зомби

— Угу. — Дан закрыл глаза, проваливаясь в блаженную дрему. Он передумал куда-то идти, ему не нужны консервы. На голодный желудок помирать легче будет. — Не конец, а то. Самое начало, зомбак меня закусай.

— Мы — ничто, брат.

— Точно.

— И ты, и я. Мы — ничто. А раз я — ничто теперь, то… Я подсажу себе слизня. Позволю ему закрепиться на затылке. Я теперь зомби, брат.

— Ага… — Смысл сказанного Ашотом не сразу дошел до Дана. Он вскочил, сна как не бывало. — Ты чего несешь?! Ты в своем уме?!

Данила крикнул это словно в пустоту — в глазах Ашота светилась решимость исполнить задуманное, он ничего не слышал из того, что могло помешать ему Толстяк склонился над трупом девушки-зомби, поправил задравшееся платьице. Покрытый вязкой защитной субстанцией слизень, эдакий толстый червь размером с большой палец руки, уже почти что отлепился от трупа. Он подрагивал и извивался, окончательно разрывая контакт с ЦНС погибшего носителя — из основания девичьего черепа вытягивал одну за другой и целыми пучками тончайшие белесые волоски.

«Главный из Гремихи никогда больше не увидит внучку», — подумалось вдруг.

— Ашот, ты это не всерьез. Ведь не всерьез? Ты пошутил, да, Ашот? — Данила неуверенно улыбнулся. — Ну и разыграл ты меня, вот так разыграл! А я уж было поверил…

Напрочь игнорируя товарища, Ашот протянул раскрытую ладонь к слизню, который как раз запутался в волосах мертвой девушки.

Дана передернуло от отвращения. Лично он никогда не прикоснулся бы к мерзкому червю добровольно. Неприязнь у него просто патологическая — как у большинства нормальных людей. А после того как сначала обычный слизень, а потом биочип Братства побывали у него на башке, любви к искусственно созданным существам у Дана не добавилось. И Ашотик, кстати, столь же трепетно не жаловал слизней.

Раньше не жаловал.

Так какого черта, зомбак его закусай?!

Слизень переместился на ладонь Ашота, которого от омерзения буквально передернуло. И все же толстяк нашел в себе силы не сбросить с себя эту дрянь, не растоптать ее.

— Не смей. Слышишь, не смей этого делать! — Голос Данилы сорвался на сиплое непонятно что. — Не думай даже! Это приказ! Я командир, я…

Дан пребывал в полнейшей растерянности. Подсадив себе слизня, Ашот точно погибнет даже при благоприятном исходе дела, что еще не факт. Известно ведь, что сознание профессора своей оккупацией нарушает двигательные функции носителя, в конце концов доводя тело до нежизнеспособного состояния. И с одной стороны, понятно — не сделай Ашот того, что собирается, они все тут обречены. Но с другой — при любом раскладе толстяку ничего не светит, и потому…

Мы — ничто?

Он — ничто?..

— Извини, брат, но я так решил. — Не моргая, Ашот посмотрел Дану в глаза. — Если все получится… Может, мне повезет больше, чем предыдущим бедолагам?

Ашот склонил голову, рука со слизнем на раскрытой ладони приподнялась и…

Без слов — слова не нужны больше — Данила кинулся к толстяку. Надо помешать ему! Они все вместе еще раз проверят лабораторию и найдут вирус, не может быть, чтобы не было еще вариантов!..

Ему помешала жена, до сего момента безучастная, казалось бы, к происходящему. Она встала между ним и толстяком, маникюром своим впилась в Дана, словно пиявка, повисла на нем, схватив за руки. И все это молча, без единого слова, но с мокрым от слез лицом.

Он так же молча стряхнул ее с себя.

Но той пары секунд, что ему потребовалось для этого, Ашоту вполне хватило. Он подсадил себе на затылок слизня. И мерзкая тварь, конечно, не теряла времени в ожидании Дана. Крепежка у биочипа что надо, на зависть всем и каждому. Слизень выпустил тончайшие нити, проникшие через поры кожи, вклинившиеся в кость и ворвавшиеся в мозг Ашота. Каждая нить тотчас разветвилась на десятки подобных ей, а те в свою очередь… Толстяк упал на колени перед Даном, потом рухнул лицом вперед, разбив свой выдающийся нос в кровь, — не на затылок же падать, верно? Слизень уже вступил в права хозяина. И то, что тело нового носителя трясло и выгибало в судорогах, было обычной реакцией на вторжение.

— Да как же это?.. Ашотик, ты что?.. — Опустив руки, Дан стоял над телом товарища, проникаясь той простой мыслью, что Ашота больше нет.

Нет его.

Ну вот нет, и всё!

Есть лишь тело, захваченное слизнем. Тело, в котором больше не будет добряка Ашота, пожертвовавшего собой ради…

Ряди чего, а? А что, если все пойдет не так, как надо? И сознание отца не выпорхнет, как птичка из гнезда, из пси-сети, будь она неладна, и не завладеет предоставленным ему убежищем? Что, если, подергавшись немного, зомбак, которого только что звали Ашотом, встанет и, рыча и скалясь, кинется на Маришу?! Если бы на Дана — пусть, плевать на Дана, но если на Маришу?! Ведь придется тогда убить зомбака, и все насмарку, и…

Те же мысли посетили и Маришу.

Иначе с чего бы она кинулась к толстяку, сняла с него ранец, разгрузку и стащила куртку, которую споро разодрала ножом на полосы? Пребывая словно во сне, Данила опустился рядом, завел Ашоту руки за спину, помог Марише связать их, потом — ноги. Решили обойтись без кляпа.