– Подумай, что я сделаю? Убью его, чтобы вы меня живьем изжарили? – Я выдержал паузу, поднял руку и ткнул браслетом ему в лицо. – Я под защитой, видишь? И не сделаю ничего такого, в отличие от чужих.
Старик навострил огромные остроконечные уши – заглотнул наживку. Я продолжил:
– В Зоне такое творится, что скоро никому веры не будет.
– Да пусть уже идет, – гаркнул коммуникатор басом, который я уже слышал. – Оставайся на воротах, в доме его встретит Винс.
Пожав плечами, старик пистолетом указал на дверь особняка, который я наконец рассмотрел как следует. К деревянной резной двери тянулась красная булыжная дорожка, вдоль которой когда-то росли цветы, а ныне – только постриженная трава, но даже это создавало уют, словно ты не в Зоне, а у кого-то в гостях. Слева имелся небольшой замусоренный бассейн, справа, у самого забора, – то ли мангал, то ли тандыр – какая-то печь, а чуть дальше – беседка, где спиной ко мне сидел лысый мужик, а лицом – молодая темноволосая женщина, деталей я не разобрал: все-таки далековато, а внаглую рассматривать нехорошо, тем более – людей с уголовным прошлым.
Я постучал в дверь и замер в ожидании шагов, но никто не открыл мне. Когда постучал сильнее, из дома крикнули с акцентом:
– Чиего стоишь, открывай! Биезрукий, что ли?
Дверь распахнулась тяжело, в лицо пахнуло табачным дымом и то ли марихуаной, то ли просто дымом сырой травы.
Хозяева особняка любили роскошь, стиль тут был, как у царя во дворце: вешалка из красного дерева, зеркало в серебряной раме, деревянная прихожая со встроенной скамейкой. На стенах висели картины. Я не разбирался в художествах и не понимал, это полотна известных художниках или новодел, родственники бывшего хозяина, нарисованные на заказ. В стороны полукругом расходились двери, а в середине прихожей с мраморным полом на второй этаж вела мраморная лестница с балясинами.
Блин, да тут как в логове кукловода! Так и ждешь, что вот-вот выбежит лакей в белом парике и вызовет полицию – смерд пришел! Я слегка растерялся и не сразу заметил мужика на красном диване справа от лестницы. Мужик возлежал, опершись на спинку и закинув ноги в остроносых ботинках на журнальный столик. В одной руке он держал человеческий череп, в другой – сигару. Черные волосы с прядями седины свисали до плеч, одет он был крайне странно: серый блестящий пиджак, видимо, позаимствованный в гардеробе хозяина, поверх алой, цвета вырвиглаз, водолазки, черные байкерские штаны в обтяжку.
– Ну, и чиего ты замиер? – Он стряхнул пепел в череп, затушил сигару и положил на стол, сел и хлопнул себя по бедрам.
Странный у него акцент, незнакомый. Такой, как если бы певчую птицу научили говорить.
– Мне нужен Бен Ганн, – проговорил я.
– Ну, вот он я, – улыбнулся… как его назвали? Винс. – Исповиедайся.
Точно неадекваты. Или наркоманы? Не просто так здесь коноплей пахнет. Правильно меня Вуд предупреждал, но отступать уже поздно. Что я знаю о тех, кто курит марихуану? Они безобидные и любят посмеяться.
Присмотревшись повнимательнее к Ганну, я поймал себя на мысли, что и его я видел в каком-то кино… Так, стоп! Он соврал, назвавшись Ганном. Лысый говорил, что меня встретит какой-то Винс.
– Что-то изменился ты, Бен Ганн, – ляпнул я глупость, но Винсу понравилось, он сложился пополам и захохотал.
– Винсент! Ты опять накурился? – проговорили тем самым басом откуда-то сверху. – Кто бы ты ни был, поднимайся. Но прежде представься.
Я запрокинул голову и еле заметил на слабо освещенном втором этаже мужчину в темном. Он смотрел вниз, опершись на мраморные перила.
– Меня зовут Пригоршня, я из первых сталкеров, потом завязал, теперь кое-что случилось, и вот я снова в Зоне…
Как ни пытался рассмотреть его лицо, ничего не получалось, было слишком темно.
– Очень много слов. Хотя… У меня есть время, выслушаю тебя.
Удостоверившись, что его услуги не потребуются, Винсент закурил начатую сигару.
– Остальное расскажу только с глазу на глаз, пришло такое время, что доверять нельзя никому.
Поднимаясь по ступенькам, я снова и снова вспоминал заранее приготовленное для Ганна вранье. Все говорили, что врать я не умею, значит, и на этот раз не получится, потому начну с правды, а дальше втянусь, все равно уличить меня во лжи невозможно, потому что никак не проверить, правду я говорю или нет.
Когда я почти поднялся, Ганн скользнул в одну из комнат, оставив дверь приоткрытой, туда я и направился. В комнате царил полумрак, мне в лицо светила яркая лампа. Ганн сидел против света так, чтобы его лица видно не было. Возле лампы стену подпирал еще кто-то, еле разглядел силуэт. Я прикрыл глаза, чтоб лампа не слепила, и не стал стесняться в выражениях:
– Вы совсем оборзели? Ведете себя, как вертухаи на зоне! Я что вам, подследственный? На допросе я? Нет. Вот и идите нахрен!