Воины

Встаем мы рано, готовим простой завтрак и едем под пронизывающим ветром в сторону трех далеких холмов. Впрочем, этим утром перспектива изменяется быстро: внезапно холмы становятся намного ближе, а потом оказывается, что они уже нависают над нами, и Охотник, преисполнившись возбуждения, ведет нас к проходу между самым южным холмом и его соседом.

— Я чувствую его прямо за холмом! — восклицает он. Для Охотника чувство, которое он называет направленностью, подобно компасу, указывающему, где находятся враги. — Идем! Сюда! Скорее! Скорее!

Не то чтобы на этот раз он ведет нас неверно. На дальнем склоне самого южного холма кто-то соорудил небольшой сарайчик из переплетенных ветвей, с односкатной крышей, крытой грудой травы — непростое сооружение для здешних скупых мест. Мы берем оружие на изготовку, окружаем навес, и Сержант, подойдя к сарайчику, произносит:

— Эй, ты! А ну выходи! С поднятыми руками!

Изнутри слышится какой-то шорох. Пару секунд спустя из сарайчика появляется человек. У него классический облик врага: короткое, коренастое тело, землистое, восковое лицо с крупными чертами, выступающими скулами и холодными голубыми глазами. При виде этих глаз я ощущаю непроизвольную вспышку гнева, даже ненависти, поскольку мы, обитатели империи, — кареглазые, и я много лет приучал себя не испытывать ничего, кроме враждебности, по отношению к тем, у кого глаза голубые. Но в этих глазах угрозы нет. Судя по всему, этот человек спал, и, выходя из своею сарайчика, он все еще не одолел до конца дорогу из мира снов к бодрствованию — он моргает и трясет головой. Еще он дрожит. Он один, а нас — четверо, и у нас оружие в руках, а он безоружен и захвачен врасплох. Неважный способ начать день. Я с удивлением осознаю, что мой гнев сменяется чем-то наподобие жалости. Чужаку дается мало времени на то, чтобы постичь серьезность ситуации.

— Ублюдок! — бросает Сержант и делает три шага вперед. Он быстро всаживает нож в живот мужчине, выдергивает, бьет еще и еще. Голубые глаза потрясенно расширяются. Я и сам потрясен, хотя и иначе, и лишь изумленно ахаю при виде этого внезапного жестокого нападения. Раненый шатается, схватившись за живот, словно бы пытаясь удержать хлынувшую кровь, делает три-четыре нетвердых шага и падает, словно бы сложившись вовнутрь. Дергается пару раз и затихает, уткнувшись лицом в землю. Сержант пинком распахивает дверь сарайчика и заглядывает внутрь.

— Гляньте, нет ли там чего полезного, — велит он нам.

— Почему ты убил его так быстро? — все еще не оправившись от изумления, спрашиваю я.

— Мы пришли сюда, чтобы убить его.

— Возможно. Но он был безоружен. Может быть, он сдался бы без сопротивления.

— Мы пришли сюда, чтобы убить его, — повторяет Сержант.

— Мы могли бы по крайней мере сперва допросить его. Это же обычная процедура. Возможно, где-нибудь неподалеку есть другие его соплеменники.

— Если бы их тут было больше, — пренебрежительно бросает Сержант, — Охотник нам об этом сказал бы, не так ли? А, Топограф?