Пирр был неудержим. Он направил своего коня прямо в скопище врагов и прошел сквозь него, как нож сквозь масла. Когда сам Эвалк бросился наперерез Пирру и перерубил мечом его поводья, едва не задев левую руку царя, тот ударом копья пробил грудь неприятельского вождя. После этого Пирр спрыгнул с коня и стал сражаться уже пешим. Словно обуянный самим богом войны, Пирр в одиночку изрубил большую часть отряда Эвалка. Вскоре вокруг него валялись горы трупов — как когда-то на стенах Эрикса, а тех, кто в ужасе бежал от царского гнева, добивали опомнившиеся молоссы.
Потери среди отряда Арея были настолько велики, что он больше не пытался напасть на Пирра, следуя в отдалении от царского войска.
Смерть сына задержала стремительное движение Пирра, так как, прежде чем идти дальше, царь организовал над могилой Птолемея пышные поминальные игры. Войска скорбели вместе с царем: солдаты любили Птолемея, самого даровитого и удачливого среди детей Пирра.
Удивительное это было зрелище: жертвоприношения, воинские состязания, печальная тризна, которую справляла армия посреди враждебной страны. Со всех сторон ей грозили Арей, Аминий, Аристсй, Антигон. Но никто даже не попытался помешать похоронным обрядам: такой страх внушил Пирр своим противникам
Только оплакав Птолемея, царь Эпира направился к Навплию. Место для лагеря было выбрано близ аргосской гавани потому, что Антигон уже занял высоты, господствующие над прибрежной равниной. Однако Аргос не открыл перед ним ворота; его граждане, встревоженные появлением под их стенами ратей обоих царей, не желали нарушать свой нейтралитет. Надеясь, что царская распря обойдет их стороной, они направили и к Пирру, и к Антигону вестников с предложением удалиться от города. Аргивяне утверждали, что желают сохранить дружбу с обоими царями, не подчиняясь ни одному из них.
Антигон согласился отвести армию; в залог своего доброго отношения к Аргосу он отправил в город одного из своих сыновей. Пирр также не возражал против предложения уйти из-под городских стен, но не торопился выполнить свое обещание и даже не заикался о заложниках.
В эти, последние, моменты своей жизни Пирр стремился ввести в заблуждение и аргивян, и Антигона по поводу мотивов своего похода. К Гонату был отправлен гонец, который передал ему от Пирра оскорбительное послание. Эпирский государь предлагал сыну Деметрия не отсиживаться на холмах, но спуститься на равнину и решить их спор в честном бою.
Антигон, прекрасно помнивший, чем заканчивались для него такие «честные бои», ответил отказом. Плутарх в одной фразе сумел передать всю философию, определявшую поступки этого царя: «Антигон ответил, что для него важнее удобный момент, чем сила оружия, и что если Пирру не терпится умереть, то для него открыто множество путей к смерти». Он дожидался прихода Арея (явившегося как раз накануне решающего столкновения) и ошибки своего врага.
В Аргосе царило беспокойство. Опасались Антигона, но Пирра боялись еще в большей степени. Беспокойство только подогревалось чередой страшных предзнаменований. Так, прорицательнице Аполлона Ликейского во время священнодействия привиделся ее город, с улицами, заваленными трупами, а также орел в человеческий рост, который направлялся в кровавую сечу, но неожиданно исчез.
О том, что этот орел означает Аэта Пирра, аргивяне поняли позже. Точно так же и эпирский царь не расшифровал видение, которое пришло к нему перед ночным нападением на город: когда эпирские жрецы приносили в жертву быков, царю и его приближенным показалось, что их отрубленные уже головы высунули языки и стали слизывать собственную кровь.
Несмотря на предзнаменования и охватившее аргивян ожидание подвоха со стороны Пирра, последний все-таки сумел добиться неожиданности. Аристей и его сторонники ближайшей ночью оставили открытыми одни из городских ворот.
О произошедшем дальше красноречивее всего рассказывает Плутарх, пользовавшийся и записками Проксена, и утраченной «Историей» Филарха, где последнему походу Пирра было уделено значительное внимание. Этот рассказ настолько подробен и правдоподобен, что объявлять весь его выдумкой — как сделал это Дройзен в заключительном томе «Истории эллинизма» — нелепа. За древним Аргосом действительно находились высоты, на которых Антигон расположил свою армию. Аргос действительно мог играть на противоречиях между царями и отказываться открывать ворота перед обоими — он был достаточно большим и могущественным городом для этого, да и Афины неоднократно пытались делать то же самое. После захвата Македонии Антигон имел армию явно не меньшую, чем его соперник, и ему не нужно было садиться в осаду в Аргосе при приближении Пирра. Так что едва ли более вероятна та версия произошедшего, согласно которой Пирр осадил Антигона, последний же после прибытия Арея совершил вылазку, завершившуюся гибелью Пирра.