Воины бури

Любовь, перебродив, часто превращается в ненависть. Я любил Бриду, но в ней жила ярость, с которой я не мог смириться. Ярость, бравшая начало, по ее убеждению, напрямую в гневе богов. Именно Брида дала моему клинку имя Вздох Змея и наложила заклятие на него – даже ребенком она верила, что боги разговаривают с ней. Брида была черноволосой девчонкой, тонкой как тростинка, но злоба пылала в ней, будто пожар, убивший старшего Рагнара, тот пожар, который мы наблюдали вместе с ней с высоких деревьев. Единственный ребенок, произведенный на свет моей бывшей любовницей, был от меня, но мальчик родился мертвым. Больше она не зачала, и теперь ее единственным утешением были сочиненные песни и изрыгаемые проклятия. Отец Рагнара Старшего, слепой Равн, предрекал, что Брида вырастет скальдом и волшебницей. Пророчество исполнилось, да не с той стороны. Она стала чародейкой, теперь уже поседевшей и сморщенной, и распевала сказания скальдов про мертвых христиан и торжествующего Одина. Песни ненависти.

– Она мечтает взять твоего Бога и пригвоздить обратно к Его кресту, – сообщил я Этельфлэд.

– Однажды Он уже воскрес, – заявила та благочестиво, – воскреснет и еще раз.

Я не ответил.

– И Брида хочет, чтобы Британия почитала старых богов.

– Замшелые старые грезы, – с презрением бросила Этельфлэд.

– То, что они старые, еще не значит, что им не суждено сбыться, – возразил я.

Такой вот старой грезой была Британия под властью норманнов. Раз за разом накатывали их армии, вторгались в Мерсию и Уэссекс, истребляя саксов в битве, но им так и не удалось захватить остров целиком. Король Альфред, отец Этельфлэд, разбил их, спас Уэссекс, и с тех пор саксы сами перешли в наступление, тесня норманнов все дальше на север. Теперь новый вождь, сильнее всех, приходивших прежде, вновь грозил исполнением давней мечты.

Я считал, что война идет за землю. Быть может, причина крылась в том, что родной дядя похитил мои владения, присвоил суровый край Беббанбурга и, чтобы вернуть свои земли, мне сначала требовалось побить данов, окружающих их. Вся моя жизнь сошлась на этой продуваемой всеми ветрами крепости близ моря, на клочке суши, который был моим по закону и был у меня отнят.

В понимании короля Альфреда, его сына Эдуарда и его дочери Этельфлэд война тоже шла за землю, за королевства саксов. Альфред сохранил Уэссекс, его дочь теснила северян из Мерсии, тогда как ее брат Эдуард Уэссексский возвращал территории в Восточной Англии. Но для них обоих был еще один повод, ради которого стоило идти на смерть – их Бог. Они сражались за христианского Бога, земли принадлежали Ему и могли быть отвоеваны лишь по Его воле. «Инглаланд станет землей Бога, – сказал однажды король Альфред. – Если Инглаланд возникнет, то только потому, что так хочет Бог». Поначалу он даже называл его Годланд – Божья Земля, но имя не прижилось.

Для Бриды же повод был один – ее ненависть к христианскому Богу. В ее понимании, война шла между богами, между правдой и ложью, и она была бы искренне счастлива, если бы саксы перебили всех норманнов до единого, при условии, что они отрекутся от новой веры и вновь обратятся к древним богам Асгарда. Сейчас она нашла наконец бойца, готового с мечом, копьем и секирой выступить за ее богов. Рагналл? Сомневаюсь, что ему было дело до религии. Ему нужна земля, вся земля, и он хотел, чтобы закаленные воины Бриды покинули твердыню Дунхолма и влили свои клинки в его армию.

А мой сын?

Мой сын.

Я отрекся от него, лишил наследства, изгнал. И вот теперь враг вернул мне его, но уже не мужчиной. Его оскопили. Кровь на его одежде запеклась.

– Он умирает, – печально сообщил епископ Леофстан и перекрестил бледное лицо Утреда.

Его звали Утредом – в нашей семье это имя всегда давали старшему сыну. Я забрал у него имя, когда сын стал христианским попом. И нарек его Иудой, сам же он величал себя Освальдом. Отец Освальд славился своей честностью и набожностью и еще тем, что был моим сыном. Моим лишним сыном. Я опустился рядом с ним на колени и окликнул прежним именем:

– Утред? Утред!

Но он отозваться не мог. Пот покрывал его лоб, тело била дрожь. Издав тот единственный отчаянный крик, он словно лишился возможности говорить. Бедняга пытался, но не мог вымолвить ни слова, только скулил от жестокой боли.

– Он умирает, – повторил епископ Леофстан. – Мой лорд, у него предсмертная горячка.

– Так спаси его! – рявкнул я.

– Спасти?

– Это ведь твое ремесло – исцелять чертовых больных? Вот и исцели его.

Епископ уставился на меня, вдруг испугавшись.

– Моя жена… – начал он, но осекся.

– Что с ней?

– Мой лорд, она исцеляет недужных, – объяснил поп. – В прикосновении ее рук кроется сила Господня. Это ее призвание.

– Тогда несем его к ней.