И убить Бриду. Мне вспомнился сын, мой оскопленный сын, скорчившийся на постели от боли. Коснувшись рукояти Вздоха Змея, я дал зарок, что его клинок отведает крови еще до рассвета. Я жаждал разыскать Бриду. Колдунью, что оскопила моего сына, и поклялся, что заставлю визжать эту злобную тварь, пока её голос не перекроет оглушительные раскаты грома Тора.
Людей Этельфлед вел Цинлэф. Я бы предпочел Меревала, но Этельфлед нуждалась в надежном человеке для защиты стен Честера. По её настоянию Меревал остался, а его место занял Цинлэф. Своему фавориту она наказала меня слушаться. Этельфлед, конечно же, хотела пойти сама, но тут в кои-то веки я одержал над ней верх, заявив, что хаос сражения в полутьме грозового рассвета для нее не место.
— Там будут убивать, госпожа, — сказал я ей, — только убивать.
— И если ты будешь там, мне придется дать тебе телохранителей, и они не смогут присоединиться к резне. А мне нужны все воины, и я не хочу беспокоиться, в безопасности ты или нет.
Этельфлед неохотно приняла мои доводы, отправив вместо себя Цинлэфа, и теперь он молча ехал рядом со мной. Мы продвигались медленно. Мы могли не торопиться.
Единственным источником света служили перемежающиеся вспышки молний, полосующие землю и серебрящие небо, но мне не нужен свет. То, что мы собирались учинить, было простым делом. Мы устроим хаос, и для этого нам нужно только добраться до опушки леса и ждать там, пока первый серый свет волчьей зари не высветит деревья среди ночных теней и не позволит нам безопасно поскакать на резню.
Вспышка молнии показала, когда мы достигли конца пастбища. Перед нами простиралась одна чернота: деревья, кусты и призраки. Мы остановились, и дождь застучал по нам. Финан остановил коня рядом со мной. Я слышал скрип седла и стук копыт, когда его жеребец топтал влажную землю.
— Убедись, что они рассеялись по местности, — велел я.
— Уже, — ответил Финан.
Я приказал всадникам разделиться на восемь отрядов. Каждый будет действовать независимо, не оглядываясь на остальных. Мы прочешем лес как восьмизубые грабли. Единственными правилами этого утра было убивать, уклоняться от неизбежной стены из щитов, что в конечном счете выстроится, и подчиниться звуку рога, когда тот призовет отступить. Я планировал вернуться в Честер к завтраку.
Если только враг не знает, что мы идём. Если их дозорные не заметили нашего приближения, не увидели, как нас высеребрили в мокрой темноте яркие вспышки молний Тора. Если только они уже не смыкают железные края щитов, чтобы выстроить стену, что принесет нам смерть. Именно в такое время ожидания разум малодушно призывает забиться в пещеру и молит сохранить жизнь.
Я раздумывал обо всем том, что могло пойти не так, и почувствовал искушение укрыться в безопасности, забрать войско обратно в Честер, поставить людей на стене и позволить врагам умереть в безумии штурма. Никто не станет меня винить, и если Рагналл умрет под камнями со стен Честера, то его смерть послужит основой для еще одной песне об Утреде, что станут распевать в тавернах по всей Мерсии.
Я коснулся молота на шее. Все воины, что сейчас ждали вдоль опушки леса, прикасались к талисманам, молились своим богам или богу, чувствуя, как ползет по спине страх, от него дрожишь сильнее, чем от дождя и порывистого ветра.
— Время, — тихо произнес Финан.
— Время, — ответил я. Волчья заря — это полутьма, сумрак между тьмой и светом, ночью и восходом солнца. Цветов нет, только серый цвет клинка и тумана, серость, что таит в себе призраков, эльфов и гоблинов. Лисы спешат в свои логова, барсуки ныряют под землю, совы летят домой.
Еще один раскат грома сотряс небо, и я посмотрел наверх, дождь забарабанил меня по лицу, я вознес молитвы Тору и Одину. Я делаю это для вас, сказал я, чтобы вас развлечь. Боги смотрят на нас, вознаграждают нас, а иногда и наказывают. Три ведьмы у подножия Иггдрасиль наблюдали и улыбались. Заточили ли они ножницы?
Я подумал об Этельфлед, иногда такой холодной, а иногда так отчаянно ищущей тепла. Она ненавидела Эдит, которая была такой верной, любящей и так боялась Этельфлед, Подумал о Мус, этом существе тьмы, превращавшей мужчин в безумцев, и задумался, боялась ли она хоть кого-то, не была ли посланницей богов.
Я оглянулся на лес и смог разглядеть силуэты деревьев, черные на фоне темноты, разглядел струйки дождя.
— Время, — повторил я.
— Богом прошу, — пробормотал Финан. Я видел, как он перекрестился, — если увидишь моего брата, — выговорил он громче, — он мой.
— Если увижу твоего брата, — пообещал я, — он твой. Годрик протянул мне тяжелое копье, но я предпочел меч, и потому вытащил Вздох Змея из ножен, вытянул его вперед и увидел, как блестит клинок, будто полоска сумрачного света в темноте. Заржала лошадь. Я поднял меч и поцеловал сталь клинка.
— За Эостру, — сказал я, — за Эостру и Мерсию!
Тени под деревьями обрели очертания, превратившись в кусты, стволы и листья, трепещущие на ветру. Еще ночь, но волчья заря уже наступила.
— Вперед, — скомандовал я Финану и повысил голос до крика: — Вперед!