Войны и эпидемии. Благо для человечества?

VI. О единственном, находящемся в нашем распоряжении средстве для улучшения участи бедных

Автор нравственных правил или теории наших обязанностей, как бы он ни был убежден в неизменной необходимости для людей подчиниться его учению, вряд ли может обольщать себя безумной надеждой, что это учение будет исполняться всеми или даже большинством людей. Но, несмотря на это, ничего нельзя возразить против обнародования такого учения, так как в противном случае нельзя было бы предложить ни одного нравственного правила, к которому не применялось бы такое же точно возражение, а следовательно, к порокам, вызываемым в нас искушениями, присоединилось бы еще большее число пороков, порождаемых невежеством.

Если нельзя сомневаться, с одной стороны, в бедствиях, сопровождающих чрезмерное население, с другой стороны, в бедствиях, вызываемых развратом, то простой здоровый смысл говорит, что ни один моралист, основывающий нравственность на принципе общей пользы, не должен отвергать необходимости нравственного обуздания до тех пор, пока не добыты средства для содержания семьи. Это правило, как мы видели выше, подтверждается также Священным Писанием. Тем не менее я не думаю, чтобы среди моих читателей нашлось много лиц, которые бы менее, чем я, предавались надежде, что люди вообще изменят свой образ действий в этом отношении. Поэтому при изображении общества, среди которого нравственное обуздание всеми исполнялось бы, мое намерение состояло в отстранении всяких сетований на божественную благость указанием на то, что бедствия, порождаемые законом народонаселения, ничем не отличаются от всяких других бедствий, против которых не раздается подобных сетований; что наше невежество и беспечность усиливают эти бедствия и, наоборот, что разум и добродетели могли бы смягчить их; что если бы все люди строго исполняли свои обязанности, то эти бедствия почти исчезли бы; что такое важное преимущество произошло бы без соответственного уменьшения общей суммы наслаждений, доставляемых нам разумно направленными страстями, справедливо рассматриваемыми с этой точки зрения как главная основа нашего счастья.

Если подобная картина может уяснить исследуемый вопрос, я не вижу причины, по которой ее можно было бы считать неудобной; точно так же, по моему мнению, едва ли будет справедливо признавать писателя мечтателем за такие предположения, если только ради получения практической выгоды из своей теории он не настаивает на всеобщем подчинении этой теории, а способен довольствоваться той средой и частной степенью улучшений, на которую только и можно рассчитывать от наиболее полного разъяснения наших обязанностей.

Но между представленной мной картиной и другими подобного же рода изображениями существует большое различие. Предположенное мной улучшение может происходить тем же способом, как и вообще все приобретенные уже улучшения, т. е. путем прямого объединения общественного блага с частными интересами и возрастающим благосостоянием каждого отдельного лица. Никому не вменяется в обязанность производить какие-либо действия, несогласные с нашими привычками или основанные на новых побуждениях; от нас не требуют, чтобы мы имели постоянно в виду общественное благо, представление о котором, быть может, недоступно нашему пониманию. Общественное благосостояние должно вытекать из благосостояния отдельных лиц, и для достижения первого каждый должен заботиться о самом себе. В этом случае даже нет необходимости во взаимном содействии. Каждый шаг ведет к цели. Кто исполняет свой долг, тот и получает вознаграждение за это, как бы ни было велико число людей, уклоняющихся от своих обязанностей. Этот долг ясен и доступен всякому пониманию – он сводится к тому, чтобы не производить на свет детей до тех пор, пока не имеешь средств для их прокормления и воспитания.

Это правило, освобожденное от неясности, которой затемнили его различные системы общественной и частной благотворительности, не может не поразить своей очевидностью, и каждый человек, несомненно, поймет налагаемое им обязательство. Если он не может прокормить своих детей – они должны умереть с голоду; если он женится, не имея уверенности в том, что у него будут средства для содержания семьи, то принимает на себя вину за бедствия, причиняемые его поведением самому себе, своей жене и детям. Очевидно, его собственный интерес и счастье требуют, чтобы он отсрочил вступление в брак до тех пор, пока трудолюбием и бережливостью он не приобретет средств для содержания семьи. Поэтому до наступления этой поры он не вправе отдаваться своим страстям, не нарушая божественных законов и не причиняя вреда самому себе и своим ближним. Таким образом, соображения, вытекающие из личных интересов и собственного блага, налагают на него обязанность строгого исполнения нравственного обуздания.