Войны и эпидемии. Благо для человечества?

Бедствия низших классов населения и привычка винить в этих бедствиях правительство представляются мне истинной опорой деспотизма. Эти бедствия и эта привычка создают основание для злоупотребления властью, практикуемого якобы с целью сдерживать недовольных. Вот почему свободному правительству нередко грозит погибель от терпимости тех, кто обязан его поддерживать; вот истинная причина бесплодности самых великодушных усилий и гибели во время революций возникавшей свободы. Пока всякий недовольный, обладающий талантами человек будет иметь возможность волновать народ, внушая ему, что нужно винить правительство в своих бедствиях, до тех пор всегда будут отыскиваться новые способы и поводы для возбуждения неудовольствия. Свергнув правительство, народ, оставаясь под гнетом прежней нищеты, обращает свою ненависть на тех, кто занял место прежних правителей. Не успеет он погубить эти новые жертвы, как уже требует других, и нельзя предвидеть конца мятежам, вызываемым все той же деятельной причиной. Неудивительно поэтому, что большая часть благонамеренных людей обращается к неограниченной власти. Они убедились, что правительство, придерживающееся благоразумных границ, неспособно обуздать революционные страсти; их утомили бесконечные перемены; они утратили веру в собственные силы и ищут покровителя, способного оградить их от неистовств анархии.

Мятежная толпа есть следствие излишка населения. Она возбуждается испытываемыми страданиями, не зная того, что сама является виновницей этих страданий. Эта безумная мятежная толпа есть злейший враг свободы; она порождает и поддерживает тиранию. Иногда она яростно сокрушает тиранию, – но для того лишь, чтобы тотчас же восстановить ее в иной форме. Англия, быть может, не замедлит представить пример влияния мятежа на возникновение тирании. Как сторонник свободы и противник многочисленных постоянных армий, я должен с глубоким прискорбием сознаться, что лишь благодаря этой силе во время последних неурожаев (1800 и 1801 гг.) народ, поощряемый невежеством и безрассудством высших классов, не покусился на самые пагубные насилия, которые могли повергнуть страну во все ужасы голода. Если такие бедствия повторятся (а настоящее положение страны дает возможность это предвидеть), то нам предстоит мрачная будущность. Английская конституция пойдет быстрыми шагами к той медленной смерти, которую предсказал ей Юм, если только какое-нибудь народное возмущение не остановит ее, но это будет печальное средство, способное лишь усилить наш ужас. Когда политические неудовольствия присоединяются к воплям, вызываемым голодом, когда революции производятся народом из-за нужды и недостатка пропитания, то следует ожидать постоянных кровопролитий и всевозможных насилий, которые могут быть остановлены лишь безусловным деспотизмом.

Трудно допустить, чтобы естественные защитники английской свободы подчинились обнаружившимся в последнее время постепенным захватам власти, если бы они не надеялись избежать этим путем еще больших бедствий. Как бы сильно ни было влияние подкупов, из уважения к народным представителям в парламенте, я не могу допустить, чтобы они отказались от прав, обусловливающих их свободу, если бы не находились под влиянием непритворного страха, что со стороны народа угрожает большая опасность, чем со стороны властей. Они перешли на сторону правительства, вероятно, под условием, чтобы оно охраняло их от черни; если бы опасности не существовало в действительности или в их воображении, они никогда не решились бы на такую печальную сделку. Нельзя отрицать того, что подобные опасения искусственно преувеличивались и превысили пределы возможного; тем не менее я считаю несомненным, что постоянные походы против несправедливых общественных учреждений и лживые доводы в защиту равенства, распространяемые среди низших классов народа, вызывали справедливые опасения и заставляли предполагать, что если бы народу в этом вопросе был предоставлен свободный голос, то это был бы голос заблуждения и даже безумия.

Если бы британская конституция окончательно выродилась в деспотизм, как это ей пророчили, ответственность за это, по моему мнению, пала бы на народных представителей в гораздо большей степени, чем на министров. Тем не менее, желая быть справедливым к этим представителям, я готов признать, что оставление некоторыми из них поста защитников британской свободы было следствием скорее страха, чем подкупа, и что основанием для этого страха служило невежество народа, могущество, которое ему приписывали, и ожидание ужасающих смут в том случае, если бы при подобном состоянии умов народ захватил власть посредством восстания.